— Съездите туда, не пожалеете! — с жаром говорил Бирн. — Чайные плантации на много миль вокруг. Сколько видит глаз. — Он обернулся ко мне: — Капитан Уиндем, я тут как раз рассказываю Питерсу, что в пятницу еду в Ассам, на чайные плантации. Они там совсем не такие, как у нас в Дарджилинге. Понимаете, те, что в Ассаме, — они низинные, они находятся на берегах реки Брахмапутры, а не в горах.

Он снова повернулся к Питерсу, который как раз был занят тем, что пытался спрятать кусок рыбы в овощах у себя в тарелке.

— И еще одна удивительная вещь. — Бирн расплылся в улыбке. — Время! — Он демонстративно посмотрел на свои часы: — Здесь, в Калькутте, сейчас половина девятого. И ровно столько же в Бомбее, в Карачи и в Дели. Более того — и во всех городах в Ассаме тоже половина девятого. Но не на чайных плантациях! Нет, сэр! Знаете, который час там?

Судя по виду Питерса, ему это было безразлично.

— Половина десятого! — радостно воскликнул Бирн. — Представьте себе! На час больше, чем во всей стране. Это так и называется: время чайных плантаций.

— И как же это вышло, мистер Бирн? — поинтересовалась миссис Теббит, поднимаясь, чтобы положить еще один кусок рыбы в тарелку Питерса. Она считала себя внимательной хозяйкой в лучших лондонских традициях и заботилась о поддержании приятной беседы между гостями пансиона.

— Видите ли, миссис Теббит, — отвечал мистер Бирн, — все дело в световом дне. Как вы знаете, сборщики чая работают в поле с первого луча солнца и до заката. Но Ассам настолько далеко на востоке, что солнце поднимается там в четыре утра, когда в Калькутте еще темно, и садится примерно в половине пятого. А владельцам плантации это неудобно. Они не хотят, чтобы их работники вставали, когда формально еще середина ночи. Потому и переводят часы на час вперед.

Миссис Теббит повернулась ко мне:

— Что скажете, капитан?

Мне не было абсолютно никакого дела до времени на плантациях, но социальные нормы гласят, что отвечать честно в такой ситуации — дурной тон. Поэтому я проглотил то, что было у меня во рту, и дал более-менее, как мне казалось, удобоваримый ответ — и уж точно более удобоваримый, чем рыба, приготовленная миссис Теббит:

— Наверное, это разумное решение.

— Чушь! — фыркнул полковник с противоположного конца стола. — Мальчик мой, оно какое угодно, но только не разумное. Мягкотелое — вот оно какое. В мое время мы и в три часа ночи спокойно вставали, если нам приказывали. Главная беда сегодня — никакой дисциплины! Пропала страна, совсем пропала.

За столом воцарилась тишина. Бирн и Питерс кивали, но в знак согласия или просто чтобы этот старый дурак наконец замолчал, было непонятно. В любом случае, их поведение, безусловно, было разумным.

После ужина супруги Теббит удалились в свою часть дома, а Бирн и Питерс позвали меня в гостиную, чтобы вместе выкурить по сигарете. Я отклонил приглашение. Дело в том, что с тех пор, как закончилась война, я и в лучшем своем состоянии был неважным собеседником, а когда мне срочно требовалась доза — тут и говорить не о чем. Я поднялся к себе, запер дверь и включил вентилятор на потолке. Потом сбросил ботинки, лег на кровать, закинул руки за голову и стал смотреть, как лопасти вяло описывают круг за кругом. Спать я и не думал. Ночь стояла душная, я был на грани. Через какое-то время уже в сотый, наверное, раз взглянул на часы. Еще оставался как минимум час до того, как все остальные обитатели дома отправятся на боковую.

Время тянулось мучительно медленно. Мне отчаянно была нужна порция. Ее требовали и тело, и ум. Без нее я не мог нормально спать, меня преследовал один и тот же кошмар. Наш окоп под нескончаемым артиллерийским огнем. Вопли раненых. Снаряд падает от меня в двух шагах, меня сбивает с ног. В следующую секунду я лежу на спине на дне окопа и тону в вязкой черной жиже. Пытаюсь всплыть, изо всех сил стараюсь подняться, но безрезультатно. Грязь не пускает меня, я погружаюсь все глубже, все более отчаянно пытаюсь за что-нибудь уцепиться. Тщетно ищу опору для руки, для ноги, хоть что-нибудь твердое, — но вокруг только скользкая вонючая грязь. Силы покидают меня. Легкие, кажется, вот-вот взорвутся. Я чувствую, как смерть хватает меня за горло. Сейчас я умру. Утону в этой коварной, смердящей трясине на дне окопа. Зрение отказывает мне, в глазах темнеет. Я перестаю бороться. Я сдался. Нет, не сдался, — смирился. Смерть станет избавлением. Я больше не могу сдерживать дыхание. Я вдохну полной грудью и покончу с этим. И тут, в этот последний миг, меня хватают чьи-то сильные руки. Тянут вверх. Я оказываюсь на воздухе, почти задохнувшийся, но живой. Снаряды все еще падают. Меня без лишних церемоний прислоняют к стене окопа. Лиц своих спасителей я не вижу. Я перевожу дыхание. Рядом лежит чье-то тело, лицо присыпано землей. Меня охватывает страх. Кое-как подползаю к нему. Отчаянно, как сумасшедший, отряхиваю грязь с лица. Пустыми, мертвыми глазами на меня смотрит Сара.

Пора.

Рывком поднявшись с постели, я доковылял до умывальника и смыл с лица пот. Потом натянул гражданскую одежду, штаны и рубашку, тихонько выбрался из комнаты, спустился по лестнице, вышел на улицу и осторожно запер за собой входную дверь. На углу площади бездельничали несколько рикша валла[32], увлеченные жарким спором. Когда я приблизился, они устремили на меня опасливые взгляды, разговор замер на полуслове.

— Вы говорите по-английски? — спросил я.

— Я говорю по-английски, сахиб, — ответил самый младший, жилистый парень в пожелтевшей майке и красном клетчатом лунги[33].

Я окинул его изучающим взглядом: черные глаза, кожа того же цвета, что и сигара, которую он держал между двух испачканных в табаке пальцев. Он поднес сигару к губам и с силой затянулся. Щеки ввалились, заостряя черты угловатого рябого лица.

— Мне нужно в Тангру, — сказал я.

Остальные рикша валла засмеялись и обменялись непонятными мне словами на каком-то своем чертовом языке. Юнец покачал головой и улыбнулся так, как всегда улыбаются местные, если собираются сообщить вам плохие новости.

— Тангра далеко, сахиб. Очень далеко для рикши.

Я выругался. Вот я глупец. Мог бы и догадаться, что никакой рикша валла не повезет меня в Тангру, до которой отсюда пять миль. Непонятно, о чем я думал. Но я не привык так просто сдаваться. Особенно если дело касалось опиума.

— Тогда отвези меня на стоянку двуколок.

Он кивнул, помог мне забраться в рикшу, и через минуту мы уже двигались по улицам в окрестностях Маркус-сквер.