«Мамочки!»

Уткнувшись в пропахшую дорогой мужскую грудь, девушка чувствовала его напряжение. Чуть отвернув лицо, Фадеев аккуратно выглядывал из-за угла и не сводил взгляд с шарящей в придорожных кустах троицы.

Варвара тоже их слышала, но в отличие от Глеба не видела. Шелест листвы, грубые голоса то приближались, путались в ночной листве, то удалялись, разрываясь сырым, прогорклым ветром. Сердце в груди колотилось так громко, что, казалось, его невозможно не услышать. Девушка затравленно запрокинула голову, посмотрела на превратившегося в оголенный нерв Фадеева. Тяжелые и горячие мужские руки удерживали на краю сознания, не позволяя панике опрокинуться на голову и захлестнуть.

Те трое, что стояли на дороге, переглянулись. В руках мелькнул сине-белый свет фонариков, скользнул по кустам.

– Ты слышал?

– Нет. Че там? – второй грубый голос, дерганый. – Харэ, Триш. Поехали Паху догонять…

– Погоди ты. Девка вроде пискнула.

Двое других тихо гоготнули:

– Ты б лучше телку снял, Триш… Задолбал глюками.

Шелест листвы, хруст сухих веток. Злая и раздраженная ругань.

Белый свет фонарика скользнул по кустам. Совсем рядом. Бросил небрежный блик на мощную шею Фадеева, окаменевшие плечи. Варваре показалось, что ночь стала плотнее. Бросило в жар.

Глеб перестал дышать. Сейчас, в метре или в двух от людей Барановского любой шорох – как раскат грома. И уже не сбежать. Он прикинул, что одного, которого звали Триш и который лез на рожон, он успеет срезать первым выстрелом, благо тот ползет по лесу медведь медведем. Два других успеют прикрыться машиной и вызвать подмогу. Один бы он ушел… Да один бы он и не привлек внимание. А вдвоем с пигалицей…

Он покосился на подопечную. Распахнутые от ужаса глаза слились с ночью. В густой болотной глубине уже плескалась паника, поднималась приливной волной и медленно захлестывала. Он хорошо знал, что будет дальше: мгновение – любой громкий звук напрочь отключит ей мозги. В таком состоянии опытные мужики выскакивали из укрытия под пули. Не то, что девчонка.

Он скорее догадался, чем успел почувствовать, как паника почти заполнила ее, готовая вырваться из глотки дикой птицей. Прикоснулся губами к девичьему виску, выдохнул:

– Тшш…

Сине-белый луч скользнул по кирпичной кладке, едва не задев по плечам.

– Триш!

– Да погодите вы, мужики…

Шаг по мягкой сырой траве. В придорожный ров посыпался мелкий гравий и щебенка, зашуршал чужими недобрыми шагами.

Короткий синий луч метнулся по веткам.

– Черт, фонаря нормального нет?

– Ты определись, тебе баба нужна или фонарь? – загоготали.

Хруст веток. Кажется, совсем рядом. Еще шаг – и он увидит стену, и наверняка пожелает заглянуть за нее. И тогда…

Тогда…

Фадеев видел, как дрогнули девичьи ресницы, округлился рот. Воздух беззвучно проник в легкие, разрывая связки колкой прохладой. Дыхание сорвалось. Ледяные пальцы метнулись вверх, царапая оголенные плечи мужчины.

Инструктор говорил – слушаться инстинктов. Сбить панику любым способом, заставить думать о другом – это главное.

По-кошачьи мягко, рывком, он успел перехватить руку девушки, свободной рукой завел за спину, заблокировав, и накрыл рот поцелуем. Глубоким, безапелляционно жестким, не позволяющим кричать, дышать, думать и решать самой.

Она дернулась, метнулась от стены. Пришлось бедром прижать ее ноги.

Главное – не шуметь.

Хвала вязкой сырости и мраку этого забытого богом уголка.

Он сам превратился в его мрак и сырость, кутая хрупкую девичью фигуру, подминая под себя ее растерянность, ее панику и страх. В Глебе просыпалось что-то безумное, будто нашептанное черным лесом. В «Двух капитанах» у Каверина герой пил из раны болезнь. Глеб пил, захлебываясь, страх этой девушки с глазами цвета болотной ряски. Чувствовал, как он отравляет его кровь, растекается ледяной шугой по венам, заполняет легкие тягучей, липкой, как тина, пеленой. Каждой клеточкой, каждым уголком сознания он сливался с ней, растворяясь в лесной темени, как в трясине.

Шаги за стеной. Совсем рядом. Ярко-синие блики, вялые, мазанные и неохотные.

Грубые голоса.

Глеб успел досчитать до десяти прежде, чем почувствовал, что Варвара начинает задыхаться. Позволил ей сделать короткий вдох, но лишь для того, чтобы снова запечатать уже вырывающийся из гортани крик. Ладонь тяжело и ласково легла на девичье плечо. Скользнула выше, обхватив нежную шею, приподняла острый подбородок. Эта девушка пахла дикими травами, нежно, терпко и дурманяще. Точно – ведьма.

Мгновение, и ее тело обмякло, потеплело, отдаваясь его рукам, его поцелую. Ее дыхание рвалось, грудь поднималась, подстраиваясь под заданный им ритм, подчиняясь. Ее руки уже готовы били обвить шею, а губы стали мягкими, ласковыми, отвечая на нежданный и властный поцелуй.

Хотелось продолжать. Гладить тонкую девичью кожу. Прислушиваться к изменяющемуся дыханию. Принимать отзывчивые ласки. Хотелось положить ладонь ей на затылок, чтобы чувствовать ее лучше, ближе, глубже. Хотелось пробраться под кожу. И остаться там.

Варвара тонула. В одно мгновение оглохла и ослепла. Слилась с сердцебиением Глеба. Дышала им. Потому что сама не могла.

Она забыла об опасности, о троих неизвестных, рыщущих вдоль дороги в паре метров от них. Забыла о покушении на Толмачева. Горячие, нестерпимо обжигающие руки – вот что стало центром ее сознания.

Голова кружилась.

Но Фадеев, будто его переключили из одного режима в другой, внезапно окаменел. Губы в одно мгновение из жарких и ласковых стали чужими и настороженными. Грудь напряглась.

Еще удерживая ее губами, прислушался.

– Уехали, – решительно отстранился. – Надо выходить на просеку, там нас подберет Юрков по пеленгу.

Подхватил сумку и, поймав Варварину ладонь, потянул в глубь леса. Девушка ахнула и упала на колени.

Теперь, когда он не удерживал ее, девушка поняла, что не может стоять. То ли от пережитого страха, то ли от кислородного голодания из-за безумного поцелуя. Шумно втянула носом сырой, пропахший прошлогодней листвой и грибами воздух. Посмотрела на мужчину недоверчиво, в поисках хоть капли возбуждения. Следа, тени, намека на возникшее влечение.

Что это было?

Но он, не обращая внимание на ее растерянность, снова перехватил за руку чуть выше запястья и потянул вверх.

– Пошли-пошли, – поторопил. – Не расслабляемся.

Они передвигались медленно, то и дело прислушиваясь к шорохам.

Вернее, это Фадеев прислушивался. А Варвара безвольно плелась за ним. Послушной куклой присаживалась на корточки, когда он опускал ладонь на плечо. Потерянно смотрела по сторонам, изображая осмотр местности. И тайком поглядывала на него.