– Думаю, больше, чем тебе самой кажется.

– Полина, мне сегодня же надо попасть в имение Лепниных.

– Зачем? – задала я ненужный вопрос.

– Я хочу увидеть то, ради чего все это. Из-за чего погиб дед, ради чего целое столетие ждали потомки Лепниных, вынужденные жить в эмиграции, что вообще такое «ностальгия». Я хочу узнать, примет меня имение или отвергнет как самозванку.

Я не заставила ее убеждать меня дальше. И так все было понятно. Не заезжая домой, мы сели в мини-купер и отправились за город. Только по дороге я ненадолго заскочила в магазин и закупила провизии для Алины. На свежем воздухе у нее непомерно разгорается аппетит, и тарелка столовского супа вряд ли сумеет удовлетворить ее потребности в калориях. А когда Алина голодная, то, как большинство, недобрая. Или, как она сама о себе говорит, недоговорчивая.

Я не буду подробно рассказывать о поездке. Скажу лишь, что красота бывшего имения поразила даже меня. Село окружали невысокие холмы и пригорки, поросшие дубами и березами. Деревья росли свободно, не было той мрачной чащобы, которая свойственна многим российским лесам, и поэтому земля под ними представляла сплошной мягкий зеленый ковер из травы и первых летних цветов. Я поймала себя на том, что ощущение простора, необыкновенно вкусного воздуха и даже какой-то любви к Родине полностью поглотило мою душу, словно это мои предки владели всей этой роскошью и красотой.

Село Царевщина мало чем отличалось от других сел российской глубинки, только в центре его, который как раз располагался вокруг графского дома, царили некоторая разруха и следы преобразований. Реставрация была в разгаре, но рабочих поблизости не наблюдалось. Сам графский дом произвел на меня на удивление благоприятное впечатление. Казалось, время не оставило на его стенах ни намека на возраст: ни трещин, ни выщербленных углов, ни оголенных кирпичей.

– Умели строить, – пояснил нам добровольный гид из местных, привлеченный непривычным для деревни внешним видом моей машины, – раствор на яйцах вместо воды замешивали. Желтки – в пищу рабочим, белки – в цемент. Поэтому и стоит, хрен его сломаешь. Знаете, как сложно в свое время церковь снести было? Ох, намучились с ней отцы и деды наши.

– Зачем же ломать было? – задала законный вопрос я.

– А чтобы боялись, наверное, – выдал свою версию он. – Народ подумает: если уж они на бога замахнулись, и ничего им за это не стало, то и нам с ними тягаться не стоит. Себе дороже.

Для дальнейшего проведения экскурсии мы отыскали Алину. Она, с ее неуемной жаждой познания, уже облазила все укромные уголочки разоренного имения и опросила чуть ли не половину пожилых жителей села. Поэтому и рассказать нам могла многое. Остаток дня пролетел быстро, нам надо было возвращаться, но Марта попросила, чтобы я оставила ее в селе на ночь. Алинка тут же взяла девушку под свою опеку. Кажется, ночевать одной в конюшне, хоть и графской, хоть и бывшей, ей все-таки было не очень уютно. Мы договорились, что она отправит Марту рейсовым автобусом сразу, как только той захочется покинуть свое родовое гнездо, и я уехала.

Вернулась Марта на следующий день, к обеду. Алина сразу позвонила мне, и я встретила девушку на автостанции.

– И чего ты решила? Что навеял дух Отечества?

– Полина, ты можешь отговаривать меня, но я никуда отсюда не уеду. Я остаюсь.

– До тех пор, пока не узнаешь всю правду о смерти деда?

– Нет. Если я смогу доказать, что завещание было, и было в мою пользу, я продолжу его дело и останусь жить в Каменных Липах.

– Каменные Липы?

– Так я решила назвать имение. Не помню, как в России, но в Европе и Америке все дают названия своим родовым гнездам. Ты поможешь мне узнать все о смерти деда, а потом мы будем их судить. Они не смели поднимать руку на такого человека, они не смели губить дело, которое он начал.

Я посмотрела на хрупкую, бесцветную Марту и поразилась: сейчас она не была похожа на перепуганную девочку-иностранку, сейчас в ней явственно ощущались дворянские корни предков. И хотя в моих жилах тоже курсировала изрядная порция аристократической крови, сейчас я не посмела бы ей перечить. И не захотела бы.

Марта окончательно переехала в квартиру деда, а я с этого момента серьезно занялась ее делом. Петр Алексеевич все продолжал навещать Марту, и хотя жил не в соседнем доме, считал своим долгом хотя бы раз в день заехать к внучке друга. Естественно, он понимал, что что-то происходит, иначе Марта не стала бы задерживаться так надолго в чужом для нее городе, но у него хватило такта ни о чем ее не расспрашивать и даже намеком не показать, что его беспокоит настроение девушки. Поразмыслив немного, я решила выдать ему информации больше, чем собиралась вначале. Как человек, бывший рядом с Матвеем Васильевичем, он мог помочь нам информацией.

Переговорив с Мартой, мы определили, что можно сказать другу ее деда, а о чем лучше пока умолчать, и договорились, что она позвонит мне сразу, как он соберется ее навестить. Долго ждать не пришлось, и уже вечером этого дня я разыгрывала смущение в прихожей квартиры:

– Может быть, я завтра зайду? У тебя гости.

– Ничего, ничего, – суетилась Марта, – ты нам совсем не помешаешь.

– Как может помешать старику такая молодая и прелестная девушка? – расшаркивался элегантный Петр Алексеевич. – Буду рад побыть немного в столь очаровательном обществе. Если только ваши слова – не вежливая попытка уйти от общества старого хрыча.

Он так комично скорчил гримасу разочарования и искреннего горя, что мы с Мартой рассмеялись. Тонкий ледок, возникший в начале общения, был растоплен, Марта пыталась накрыть столик для чая в комнате, но мы уговорили ее последовать русской традиции и уселись на кухне.

– Вы меня поправляйте, если я что не так делаю, – сконфуженно заявила Марта, – теперь мне многому надо учиться.

Норбеков снова расхохотался, я водрузила на стол тортик со взбитыми сливками и консервированными абрикосами и пакетик сухофруктов в шоколаде, Марта разлила чай в красивые фарфоровые чашки.

– Матвей любил красивую посуду, – кивнул Петр Алексеевич, – соседка тут одна есть, помогала ему по хозяйству, пока не женился, все уговаривала фарфор в сервант поставить, а на каждый день купить что-нибудь попроще, подешевле. Он только смеялся. Удивительный человек был.

Чаепитие прошло в воспоминаниях об ушедшем. Марта задавала вопросы, Норбеков подробно рассказывал обо всем, что ее интересовало.

– А его жена, – встряла я, – что собой представляла Ирина?

– Мне бы не хотелось сейчас говорить о ней, – отставил чашку с недопитым чаем Норбеков.

– Почему? – продолжала не совсем тактично настаивать я.

– Мы не ладили, – развел он руками, – как только Ира появилась в этом доме, так сразу запретила Матвею встречаться со старыми друзьями. Я понимаю, если бы мы пили, дурака валяли, черт знает чем занимались, но все было в рамках приличий: кофе, шахматы, разговоры об искусстве.