шрам, оставленный ремнем, фабричным кожаным поводком

девушка каждого божьего дня, о да, я пришел за своей женой.

– Тоби, у тебя все хорошо? – спросила соседка.

Тоби нахмурился.

– Я думал, вы ушли, – сказал он, – на болото, стреляться.

Соседка выглядела встревоженной и поспешно удалилась в дом, чтобы рассказать кому-нибудь о чудаке Тоби Уизерсе, только некому было рассказать, мол, вы только представьте; худшее, что может приключиться в жизни, это когда некому рассказать.

Тоби медленно поехал домой. Он чувствовал себя измотанным. Вечером в кино, подумал он. О черт. Нет, нельзя выражаться, моя мать этого не одобряет. Бедная мама, я буду рядом с ней.

Он припарковал грузовичок в долине и пошел к дому по мосту. Дикие утки, беженцы, сидели на воде, словно приманки для охотников. От шагов Тоби они встрепенулись, расправили зеленые и синие перья над тугой коричневой поверхностью воды, прячущейся в берегах ручья, среди высоких зарослей мяты и спящих луковиц нарцисса и жонкиля.

– Ути-ути-ути, – крикнул Тоби и, цокая языком, обшарил карманы в поисках крошек, но откуда взяться крошкам у него в кармане, неважно, – ути-ути-ути, маленькие красавицы.

Мне приснился дом в тысячу этажей

С тысячей окон и тысячей дверей,

Только наших там не было, дорогая,

Только наших там не было [7].

Тоби пошел по дорожке к дому. Наступило время обеда, и он чувствовал запах рагу с затонувшими в подливе картофельными камнями, которые кружат и плавают в своем теплом мирке бок о бок со слипшимися кусочками бифштекса. Дверь открыла мать.

– О, Тоби, – сказала она. Как будто он путешествовал сто или тысячу лет и только что вернулся. Она словно искала в нем, на его тяжелом обветренном лице отметины от соляной бури из неведомого океана, и посматривала на его большие, запачканные машинным маслом руки в поисках принесенных гостинцев: слоновой кости, павлинов, фиалок, золота…

ах, золото…

Она тепло пригласила его к столу, как будто он в путешествии умирал от голода.

– О, Тоби, тебе нужно поесть. Проходи, давай пообедаем. Ты видел Чоклинов?

Она спросила про Чоклинов, но на самом деле не про них, она имела в виду миры людей на других островах за островом Уизерс, на котором сбились в кучу Боб, Эми и Тоби, а еще дикие утки, кричавшие утром под зимними облаками.

– Ты видел Чоклинов?

– Их не оказалось дома.

– О, надо же, они ведь никуда не ходят по выходным. Может, Фэй была дома?

– Нет, она тоже в отъезде.

– Что ж, я приготовлю тебе обед и позову твоего отца, – сказала Эми торжествующим тоном, словно счастливый фокусник, готовый продемонстрировать безошибочную ловкость рук и сердца. – Дело в том, что твой отец наверху, он там уже полчаса. Я говорю ему пойти к врачу, а он продолжает принимать таблетки. Она склонилась к Тоби и прошептала: – У него кровь идет.

– Тогда он дурак, раз этого не понимает.

– О, не ссорься с ним, Тоби. Ты же знаешь, какой у тебя отец. Слушай, там утки кричат. Знают, что у нас они в безопасности. Им есть куда податься.

– Да, – сказал Тоби, – им есть куда податься.

19

Вы когда-нибудь были на кинопоказе в городе, где живут Уизерсы? Друг напротив друга стоят два театра: «Регент» и «Майами». В «Регенте» цены выше, и фильмы, что называется, первоклассные – не всякие там дурацкие мультфильмы, ковбойские сериалы и полуголые женщины на плантациях гевеи в окружении потных белых мужчин в футболках и шортах, общепризнанном наряде для тропиков. Богатые и образованные люди ходят в «Регент», чтобы пощеголять костюмами и мехами. На потолке фальшивое ночное небо, покрытое звездами, которые весьма правдоподобно мерцают в нагретом воздухе, над рядами богачей. Гаснет свет, тускнеют звезды, слышно довольное гудение. О, здесь и дышать все умеют с шиком.

В непритязательном «Майами», особенно зимой, холодно, и сквозь тяжелые бархатные шторы дует ледяной ветер. Туда ходят непросвещенные – свистеть и петь, и шуршать шоколадными бумажками, и улюлюкать всякий раз, когда герой и героиня целуются или когда она за ширмой снимает одежду, и все понимают, что героиня либо идет спать, либо намерена принять, в рамках цензуры, ванну. Толпе нравятся поцелуи, постельные сцены и драки, в которых кого-нибудь таскают за волосы или бьют по лицу со смачными звуками.

– Скотина, как ты смеешь?

– Милый, ты для меня весь мир.

«Майами» рассчитан на публику попроще, и билет там стоит дешевле, чем в «Регенте». А если захочется посмотреть на звезды, нужно выйти на улицу, где их сияние дрожит в небе, подернутое морозом и холодными облаками. Их не погасить поворотом выключателя, и они совершенно бесплатны.

Очутившись в театре «Майами» в ночь на первое мая, вы бы увидели Тоби Уизерса, сидящего в одиночестве в четвертом от задней стены ряду. Он в новом галстуке и темно-синем костюме, лучшем. Его ботинки начищены, а жесткие каштановые волосы блестят от геля для волос из баночки в форме сердца, которую Тоби держал на полке в ванной. Он не знает, куда деть красные руки, покрытые намертво въевшейся грязью, поэтому они стыдливо и неуклюже свисают по бокам кресла. В кармане, хоть ее и не видно, лежит шестипенсовая пачка фруктовых конфет, немного апельсиновых и малиновых, лимонных, клубничных, и Тоби не знает, какая попадется, пока не развернет фантик, это всегда был сюрприз. Еще у него с собой плитка шоколада. А в другом кармане – субботний выпуск «Спорт спешл» болезненно-желтого цвета: новости скачек и результаты матчей по футболу и крикету. А еще письмо дяди Джейми с жалобами, комикс о путешествии по Луне и статья о жизни звезд Голливуда. Тоби держал газету «Спорт» в кармане до самого дома, а потом вынимал ее у порога, и отец, идя в спальню, останавливался в дверях кухни.

– Давай-ка поглядим, что там в спорте творится, – говорил он, протягивая руку.

И Тоби раскрывал газету и клал ее на стол.

– Я сам еще не читал, – говорил он, вцепившись в болезненно-желтое сокровище, и ему хотелось не читать, а кричать или плакать от того, как его отец съеживался в дверном проеме в ожидании глотка губительной магии.

Итак, он сидел на кинопоказах в одиночестве. Однажды швейцар указал молодой женщине на место рядом с Тоби, и он потянулся было, чтобы помочь ей отрегулировать спинку кресла, и даже послал ей улыбку. Однако следом пришел ее спутник и сел рядом, и они придвинулись друг к другу, и перешептывались, и хихикали, и ели мармелад, высовывая потом языки, чтобы посмотреть, какого они цвета.

– Мой какого цвета?

– Зеленый, а мой?