– И все же не понимаю, – вздохнул он. – Ты много лет убиваешь темных тварей. А когда я, княжий дознаватель, занялся тем же, ты угрожаешь мне смертью. Где справедливость?

Глеб нервно дернул щекой.

– Я уже сказал тебе, что не желаю спорить.

– Но…

– Просто захлопни пасть и жди.

Лицо Пырея стало еще угрюмее.

– Если ты убьешь меня, тебе никогда не будет прощения. Княжьи ловчие достанут тебя из-под земли.

Глеб усмехнулся.

– Однажды они уже пытались это сделать. Но, как видишь, у них не получилось.

– Тебя схватят, Первоход. Схватят и приведут ко мне. И тогда я…

Дверь открылась, и двое вооруженных до зубов охоронцев ввели в комнату окровавленную, распухшую от синяков женщину и крохотного мальчика.

Глеб быстро прикрыл ольстру полой плаща.

– Ступайте! – приказал охоронцам Пырей.

Те повернулись и молча вышли из пыточной. Дознаватель взглянул на Первохода:

– И что дальше?

– Дальше? А дальше ты будешь спать. – Глеб, холодно улыбнувшись, шагнул к дознавателю и ударом приклада в челюсть вышиб из верзилы Пырея дух.

* * *

Когда двадцать минут спустя Глеб, крепко прижимая к себе малыша, помог девушке перебраться через забор, он был весь перепачкан кровью и слегка прихрамывал.

Вакар и Ставр соскочили с телеги, оставив на ней закутанного в темный плащ возчика, и быстро зашагали ему навстречу.

– О, боги, доченька! – Вакар прижал к себе девушку и поцеловал ее в лоб. Затем отпрянул, не давая дочери разрыдаться, и коротко приказал: – Ступай к телеге, я принесу внука.

Взяв у Глеба дрожащего малыша, Вакар повернулся и пошел к телеге. Пока он укладывал Ольстру и внука на сено и прикрывал их рогожей, Глеб стоял рядом с телегой. За последние полгода он отвык от сражений с людьми, и сейчас его слегка мутило от пролитой человеческой крови.

– Как все прошло, Первоход? – тихо спросил его Ставр.

– Нормально, – сухо ответил Глеб.

– Ты кого-нибудь убил?

– Надеюсь, что нет.

Надежно укрыв дочь и внука, Вакар повернулся к Глебу и сказал:

– Я ценю то, что ты сделал для нас, Первоход.

– Ты знаешь, почему я это сделал, кузнец, – напомнил Глеб.

Вакар кивнул:

– Да. – Он повернулся к телеге, откинул кусок рогожи и поднял роскошные, инкрустированные серебром ножны. Протянул Глебу и сказал: – Это мой лучший меч. Я заговорил их двенадцатью заговорами. Ни одна тварь не устоит перед этим всерубом. Возьми его, Первоход.

Глеб взял меч и слегка вытянул клинок из ножен.

Голомень клинка была украшена золотым гравированным узором, изображавшим сцены сражений с нечистью. Наверное, рукоять и перекрестье меча были украшены серебром и золотом.

– Этот меч стоит целое состояние! – восхищенно воскликнул Ставр.

– Верно, – кивнул Вакар, не глядя на Ставра. – Но никакие деньги не могут оплатить того, что ты для меня сделал, Первоход. Вот, держи.

Вакар взял левую ладонь Глеба и вложил в нее теплый, гладкий камушек.

– Благодарю тебя за дочь и внука, Первоход. Пусть боги помогут тебе совершить то, что ты должен. Прощай и ты, ходок Ставр.

Вакар запрыгнул на телегу, и одетый в черное возчик тронул лошадей. Через несколько секунд телега, затухающе громыхая ободьями по каменистой дороге, растворилась во тьме.

Воевода Видбор оказался прав. После очередной просьбы подождать платы до следующей седьмицы работники побросали молотки и топоры и ушли восвояси.

Матушка Евдокия сидела на лавке, пригорюнившись. Она ума не могла приложить, что же делать теперь. Строительство храма откладывается. Мальчика в Гиблое место везти не с кем – провожатого она до сих пор не нашла. Как же выпутаться из этих сетей? Кого позвать на помощь? Где раздобыть денег?

Во двор недостроенного храма, на приступочках которого сидели, негромко переговариваясь, оборванцы и бродяги, вошел высокий человек, закутанный в серый, запыленный плащ.

Евдокия рассеянно скользнула взглядом по его фигуре и снова отвела взгляд. Она была слишком погружена в свои мысли, чтобы разговаривать со странниками. Однако избежать разговора не удалось, ибо странник заговорил сам:

– Приветствую тебя, красавица! – сказал он, не снимая с головы серого наголовника-капюшона.

Прекрасные темные глаза девушки обратились на него.

– Здравствуй, странник, – рассеянно и не слишком приветливо отозвалась она. – Да будет тебе известно, что ты говоришь с матушкой Евдокией, будущей настоятельницей храма Святого Андрея Первозванного.

– Но это не мешает тебе быть красавицей, – весело заметил странник. – Не подашь ли ковш воды усталому путнику?

Евдокия окинула его фигуру более внимательным взглядом. Под плащом явно угадывался меч. Матушка усмехнулась.

– Ты всегда приходишь в храм с оружием? – поинтересовалась она.

Странник качнул головой.

– Нет. Но издалека твой храм похож на большую недостроенную избу.

– Если ты не заметил, на шесте воздет крест, – вспыхнув, возразила Евдокия.

– Правда? – Странник задрал голову, посмотрел на крест, потом перевел взгляд на Евдокию и все тем же спокойным, чуть насмешливым голосом заявил: – Я, и в самом деле, его не заметил. Так что насчет воды, матушка? Я умираю от жажды.

Проповедница поднялась с лавки и прошла под навес. Зачерпнула из бочки воду и поднесла ковш страннику.

– Держи.

Напившись, он вернул ей ковш и вежливо спросил:

– Ничего, если я тут немного посижу? День выдался жаркий, и дорога здорово меня утомила.

– Сиди, сколько хочешь, – сказала Евдокия.

– Благодарю тебя.

Странник отошел к остальным бродягам, которые взглянули на него без всякого интереса, и тоже сел на приступочку. Евдокия поняла, что он кого-то дожидается. Что ж, пусть ждет здесь, коли ему так хочется.

Проповедница опустилась на лавку и продолжила свои грустные размышления. И тут с дороги, проходившей за недостроенным храмом, послышался громкий конский топот. Не прошло и минуты, как семь всадников вынырнули из-за угла, свернули с дороги и направили коней к храму. Въехав в подворье, они осадили коней.

Вершник – невысокий, кривоногий, коренастый – спешился и, окинув взглядом бродяг, вытер потный лоб рукавом рубахи, поверх которой поблескивала чешуйчатая броня. Физиономия незнакомца лоснилась от пота и грязи. Видимо, скакать пришлось издалека. Нос был широк, а на одной ноздре виднелся рваный шрамик, будто кто-то начал рвать ему ноздри, но в последний момент остановился.