Гитлер всегда держал наготове кучу сюрпризов не только для внешнего мира, но и для своего непосредственного окружения. Он был мастером искусства скрывать истинные намерения и никому не раскрывал своих планов, кроме тех, без кого их невозможно было выполнить. И горе тому, кто не мог сдержать наложенный на него обет молчания!

Эта привычка не ограничивалась одними официальными делами. В личной жизни он обожал устраивать сюрпризы и смотреть на изумленные лица зрителей. В данном случае речь идет о присвоении мне профессорского звания. По случаю открытия первой выставки в Доме немецкого искусства в 1937 году Геббельс объявил, что фюрер счастлив присвоить мне звание профессора. Я понятия не имел о том, что это случится, и, видимо, Гитлер строго-настрого приказал Геббельсу ничего мне не говорить раньше времени.

Из-за этого всевозможным секретным службам иностранных государств приходилось туго в «эпоху свершившихся фактов», как говаривал Гитлер. Всякий раз, когда Гитлер появлялся в рейхстаге и говорил, что наконец время неожиданностей окончилось, можно было не сомневаться, что опять готовится какой-то сюрприз!

Однажды в марте 1937 года Гитлер пригласил меня отобедать с ним в рейхсканцелярии.

– Не уверен, что у меня получится, герр Гитлер, – сказал я. – Доктор Геббельс уже попросил меня прийти на какую-то важную встречу с прессой в министерстве пропаганды.

– На важную встречу? Чепуха, друг мой. Не ходите вы к Геббельсу умирать со скуки – приходите лучше ко мне, поверьте, вы не пожалеете!

На лице Гитлера появилось то выражение, которое я хорошо знал, оно означало, что он тайком радуется какой-то своей шутке. Я подумал, что получу новость из первых рук, так что плюнул на встречу с прессой и вместо этого пошел обедать с Гитлером.

А тем временем в министерство пропаганды явились редакторы и фоторепортеры ведущих немецких газет.

– Господа, фюрер поручил мне собрать вас здесь и рассказать вам о предстоящей акции, в которой вы должны принять участие, – загадочно начал Геббельс. – Поскольку сам фюрер решил представить это германскому народу как свершившийся факт, чрезвычайно важно, чтобы то, что я собираюсь вам рассказать, оставалось в полной тайне, – продолжал он, обводя взглядом круг заинтригованных редакторов и журналистов. – Я уверен, что вы поймете причины, которые заставляют меня запретить вам на этот вечер любые контакты с внешним миром и запереть все двери министерства. Телефоны отключены. Если кому-то из вас понадобится что-либо для поездки, которую мы предлагаем вам совершить, вам нужно только сказать об этом мне, и министерство предпримет все необходимые шаги, чтобы удовлетворить ваши потребности.

Журналисты высказывали множество догадок, но никому не удалось ни на йоту подобраться к правде. Когда представители прессы вошли в ожидавший их самолет и взлетели, направление полета тоже никак не помогло им догадаться. Даже пилот не знал, куда летит! Он должен был лететь в определенном направлении и только через определенное время открыть запечатанный конверт с указаниями и следовать им.

На следующий день я присутствовал в рейхстаге и слушал выступление Гитлера, в котором он драматически объявил парламенту:

– В то самое время, как я говорю с вами, господа, немецкие войска переходят Рейн и овладевают оккупированной рейнской территорией!

И действительно, когда самолеты приземлились на другом берегу Рейна, журналистам сообщили, что немецкие войска перешли реку и в этот самый час занимают свои старые гарнизоны!

После того как армия заняла Рейнскую землю, Гитлер сказал мне:

– Две ночи я не смыкал глаз! Я снова и снова задавал себе один тот же вопрос: как поступит Франция? Будет ли она сопротивляться горстке моих батальонов? Я знаю, что бы я сделал на месте французов; я бы ударил по врагу и не дал бы ни одному немецкому солдату перейти Рейн. Все это оказалось возможным только в условиях строжайшей секретности. Геббельс хорошо постарался. То, что мы устроили миру еще один сюрприз, – это полностью его заслуга!

– Через несколько дней я еду в Мюнхен, – сказал мне Гитлер в Берлине в начале марта 1938 года.

Когда мы приехали в Мюнхен и, как обычно, зашли в кафе «Хек», он вдруг повернулся ко мне и сказал:

– Гофман, у меня небольшое совещание в Мюльдорфе. Хотите поехать со мной? Я рассчитываю вернуться в Мюнхен к вечеру, но на всякий случай возьмите с собой все, что вам понадобится, если придется заночевать. Но в первую очередь не забудьте взять вашу «лейку»!

В Мюльдорфе, что неподалеку от австрийской границы, Гитлер прямиком направился в деревенскую школу, где его встретили несколько генералов. Я заметил разложенные на столах крупномасштабные карты Генштаба. Что же планируется? Маневры? В такое-то время года? Конечно, я слышал о том, что войска концентрируются у границы, чтобы заставить австрийское правительство задуматься о серьезности положения; но в то же время я слышал и о том, что все это не более чем блеф.

Гитлер вышел из школы в приподнятом настроении.

– Господа, – сказал он, – не хотели бы вы проехаться со мной в Зимбах? Это всего лишь в нескольких километрах отсюда, а мне бы очень хотелось посмотреть на Браунау, место, где я родился, это на другом берегу Инна.

По дороге в Зимбах стало очевидно, что Гитлера там ждали. Повсюду развевались флаги и транспаранты с лозунгами, рабочие трудились в поте лица, чтобы закончить украшение улиц и домов.

Наше прибытие встретили громкими приветственными криками. Внезапно Гитлер поднялся в машине и выпрямился по стойке «смирно».

– Итак, через мост и на Браунау!

На середине моста, у австро-германской границы, стоял в ожидании немецкий офицер. Машину окружили дети в нарядной одежде и задарили фюрера букетами цветов. Только тогда мы поняли то, что уже знали зимбахские жители, – мы едем в Австрию! Гитлер обернулся и весело рассмеялся, глядя на наши удивленные лица. Ему удался еще один сюрприз! Браунау был охвачен волнением. Именно тогда мы впервые услышали, что за несколько часов до того немецкие войска перешли границу, и везде народ встречал их с невероятным воодушевлением. Мы ума не могли приложить, откуда у местных жителей взялось столько флагов со свастикой, фотографий Гитлера и транспарантов с лозунгами, ведь все они были запрещены в Австрии под страхом сурового наказания. Встав на подножку автомобиля, я стал фотографировать энтузиазм толпы на свою «лейку». Камера не лжет, да и киносъемка окончательно доказала, что в 1938 году подавляющее большинство австрийского населения радостно приветствовало Адольфа Гитлера.

Час за часом возгласы «Хайль!» гремели в наших ушах, и, где бы ни останавливалась машина Гитлера, воодушевленная толпа взрывалась криками. Позднее тем же днем мы въехали в Линц, в котором Гитлер провел часть юности. Там мы отправились в гостиницу «Вайнцингер», где уже собрались городские власти и партийная верхушка, чтобы приветствовать нас.