В алхимических верованиях Зосимы причудливо смешиваются гностицизм, герметизм, неоплатонизм, аристотелевские и стоические учения об элементах и материи, иудейская мудрость, древнегреческая катархическая астрология и древнеегипетская религия. В его вселенной постоянно снуют злые демоны, пытающиеся контролировать людей. Только избранные, способные сопротивляться ложным богам, с помощью алхимии могут возвысить свою душу и победить власть демиурга. Эта идея об эксклюзивности алхимика, его особой мощи и таланте, пожалуй, наравне с философским камнем, божественной водой, гомункулами и самим понятием духовной алхимии навсегда вошла в историю именно благодаря Панополиту. Зосима объединил множество совершенно разных, иногда даже противоречащих друг другу областей знания, чтобы создать самое влиятельное за всю историю алхимии учение. В сирийских, а затем и в арабских переводах (см. здесь) идеи египтянина доберутся до Европы, где пустят глубокие корни.

На рубеже Античности и Средневековья алхимия выходит за рамки узкого круга причастных к ней авторитетов и их подмастерьев и начинает быть интересной для правителей. В III–IV вв. алхимики подвергаются гонениям со стороны римского императора Диоклетиана. Панодорос Александрийский, египетский монах, описывает эти события: «Диоклетиан — говорят нам — сжег порядка 290 старинных книг о науке химии, в которых говорится о злате и сребре, и теперь народ не может обогатиться от знаний о том искусстве и получить богатства, о которых повествуют книги — это подтолкнет его поднять мятеж против римлян». Если доверять сказанному, можно предположить, что алхимия была распространена ко времени правления Диоклетиана настолько, что ее запрет мог вызвать протесты. Впрочем, сами алхимики ни обмолвились о них ни словом — а потому неясно, что же все-таки произошло в Риме. Так или иначе, в дальнейшем преследования алхимиков в связи с их попытками фальшивомонетничества и другими видами подделки золота будут устраиваться не только из-за очевидного экономического вреда, наносимого ими государству, но и из-за посягательств на священную природу правителя, портрет которого часто изображался на монетах из золота.

Во времена подъема Византийской империи алхимией впервые начинают интересоваться философы. В V в. неоплатоник Прокл выступает против идеи трансмутации. Примерно в то же время мыслитель Эней Газский, напротив, защищает идею о превращении неблагородного металла в золото, используя аргумент трансмутации для обоснования воскресения тела на Страшном суде. Согласно его теории, алхимическое делание меняло сам эйдос (форму) материи. Византийские златоделы явно были заняты теоретическими вопросами в большей степени, чем экспериментами. В IV в. алхимик Синезий разрабатывает философскую теорию о ртути как ключевом элементе трансмутации. Ученый Олимпиодор в V–VI вв. сравнивает натурфилософию древних александрийских алхимиков и греческих философов-досократиков. В VII в. энциклопедист Стефан Александрийский рассматривает образ змея уробороса как символ, который может обозначать процессы возникновения и уничтожения, что показывает нам, что в доступных ему текстах были его изображения или их описания (6). В трактате «О великом и святом искусстве изготовления золота» Стефан обращается к самому императору Ираклию II, который ранее позвал его в Константинополь, где его назначили учителем. Стефан не только занимался там алхимией, но и читал лекции о трудах Платона и Аристотеля, музыке, астрономии и математике. Именно благодаря интересу Ираклия к алхимии (ему даже приписывали несколько трактатов) и его денежным ресурсам, Стефан и другие ученые начали массово собирать и комментировать древние тексты, благодаря которым мы и знаем об алхимии псевдо-Демокрита, Клеопатры, Марии, Зосимы и других.

На этом интерес властителей Византии к алхимии не закончился. В VIII в. император Константин V, по свидетельству персидского посла Умары ибн Хамзы, хранил особые порошки — белый и красный — в здании рядом со своим дворцом. Там была расположена его личная лаборатория, в которой Константин продемонстрировал послу превращение свинца и меди в серебро и золото: вести об этом вдохновили на занятия златоделием и персидского халифа. Век спустя патриарх Иоанн Грамматик ненадолго запретит занятия алхимией.

В XI в. византийский монах Михаил Пселл по просьбе патриарха Константинополя Михаила Керулария изучил древние методы хризопеи и сравнил превращение свинца в золото с преобразованиями стекла, жемчуга и драгоценных камней. В своем письменном ответе патриарху Пселл искал причины трансформации материи в изменениях пропорции аристотелевских четырех элементов. Он утверждал, что если возможно корню дуба от удара молнии, удаляющей из дерева воздушное и водяное начала, превратиться в камень, то похожим образом происходит и трансмутация золота. Один из его рецептов подразумевал добычу золота из смеси песка, серебра и серы, другой — из сандарака (смолы) и киновари, смешанных с серой и мышьяком, в третьем используется даже нефть. Монах писал не только о производстве, но и об удвоении количества золота и улучшении его качества с помощью алхимии. В этих методах он не видел ничего мистического или божественного: они подразумевают только знание природы. Алхимия, по его мнению, должна была стать философской дисциплиной, т. к. давала ученому совокупность знаний о природе (сам ученый, скорее всего, никогда не практиковал лабораторные эксперименты). Пселл отдельно оговаривал, что алхимия интересна патриарху и ему сугубо из-за любви к знанию, а не из-за тяги к наживе. По всей видимости, сам Михаил Келурарий тоже занимался алхимией и собирал книги Зосимы и псевдо-Демокрита.

Рис. 6. Изображение красно-зеленого уробороса из сборника XV в. нарисовано прямо внутри текста из сборника трудов александрийских и византийских алхимиков. Натурфилософской опорой для них служил неоплатонизм, а бесконечно зацикленное движение уробороса было наиболее удобной иллюстрацией устройства мира, которую Платон дает в «Тимее»:

Пселл также интересовался связями александрийской алхимии с герметизмом. Он написал схолии к Герметическому своду, и только благодаря его рукописи герметизм не был забыт окончательно. Он даже пытался смотреть на христианские теологические вопросы через призму герметизма и других мистических учений. Ученый прекрасно разбирался не только в теологии и алхимии, но и в магии, астрологии, демонологии.