"Когда мы только вышли из Леса, — подумал он горько, —мы были понятнее всем и ближе, потому что нам бы только уцелеть, выжить... Дажекогда с магами дрались, хотя уже не так нравились: все трое поумнели, а когдаумные нравились и кому? Ни дуракам, ни даже умным, тем тоже хочется бытьединственными умными.

А сейчас так и вообще... Раньше только Мрак называл менязанудой, а теперь и сам вижу, что занудее меня на свете нет. Ведь на самом делевсе то, что говорю, всем понятно, потому и бросают камнями, что напоминаюнекстати, мол, вы ж люди, а люди вроде бы не совсем свиньи...

А восторгаются не мудрой мыслью, а молодецким ударом, послекоторого такой же, как и они все, вы-плевывает с кровью половину зубов!"

Его толкнули раз-другой, он очнулся, обнаружив, что бредетбесцельно, его все еще шатает с одной стороны улицы на другую. Одетыепразднично, люди торопливо пробираются по узким улочкам в сторону центра. Когдатолкать вроде бы перестали, он понял, что его уже несет в людской волне. Не какщепку, конечно, но вода тащит за собой и тяжелые валуны. Вокруг веселые голоса,шуточки, от многих пахнет либо вином, либо душистыми маслами и травами, всенарядные, особенно, что удивительно, мужчины.

Правда, женщины тоже одеты в лучшее, но чтоб такприхорашивались мужчины?

Его вынесло на площадь, где уже наполовину было заполненопестрой галдящей толпой. Далеко впереди ворота детинца распахнуты, там белеетсвежеоструганными досками высокий помост. Верх помоста застлан красным кумачом,пятеро мужчин степенно беседуют, изредка поглядывая на толпу, чьи головы нижеих подошв.

Из распахнутых окон терема едва не вываливает-ся народ, изнижних — челядь, из второго поверха — стражники и служанки, зато все окнатретьего закрыты...

Едва Олег успел это заметить, как самое верхнее окошкораспахнулось. Из светелки словно бы пошел свет, Олег ощутил, как чаще забилосьсердце, а в толпе послышались восторженные вопли.

Рядом здоровенные мужики орали и подбрасывали шапки. Олегпоинтересовался:

— Кто эта красавица?

Один мужик орал и даже подпрыгивал. Второй услышал,удивился:

— Не знаешь?..

— Нет, — признался Олег.

— Откуда же ты такой взялся?

— Из Леса, — сообщил Олег.

— То-то и видно... Это же прекраснейшая невеста этойстраны... это несравненная Бруснильда!

— Ого, — протянул Олег. — А кто она?

Теперь и второй мужик услышал, посмотрел с недоумением,толкнул первого:

— Ты что с помешанным разговариваешь?.. Если он Бруснильдуне знает, тогда и своего имени не помнит!

— Бывает, забываю, — согласился Олег. — Она что же, ждет,когда кто-то на Сивке-бурке допрыгнет, колечко с пальца сдернет?

Первый мужик, не отвечая, стал протискиваться ближе кпомосту, там начали что-то говорить, а второй сказал словоохотливо:

— Ты почти угадал, чужестранец. Бруснильде, юной княжнеэтого города и окрестных земель, пришло время выбирать жениха. Если бы неКрутогор, который обещался прибыть послезавтра... и взять ее в жены, хочет онатого или не хочет, то можно бы не спеша. Не торопясь, приглядевшись,принюхавшись...

Волна громких воплей покатилась от ворот, Олег увиделвыезжающего на коне статного сокольничего в парадной одежке. Следом на рослыхконях, богато изукрашенных попонами, двигались еще с полдюжины слуг. На рукесокольничего сидела птица, которую Олег не сразу определил как сокола. Почтивдвое крупнее, с толстыми плечами, птица без колпачка, он рассмотрел желтыйглаз, хищно загнутый клюв. Почему-то показалось, что этим клювом и доспехипробьет как гнилую кору. Непростой сокол, на какую только птицу охотится...

Сокольничий сильным рывком швырнул сокола в воздух. Олег неповерил глазам, ибо птица в два взмаха взвилась на такую высоту, что сталаменьше жаворонка, как молния метнулась вправо, влево, сделала быстрый круг, ион понимал, что она видит не только толпу на площади, но немыслимо зоркие глазарассмотрели как всех людей на тропинках царства, так и вообще все живое, вплотьдо жуков и муравьев.

В толпе весело орали, пихались, тыкали пальцами в небо.Сокол, расставив зубчатые, как листья папоротника, крылья, снизился по крутойдуге, внезапно пролетел над толпой совсем низко. Олег увидел устремленные нанего круглые глаза, сперва один, потом другой. Сокол выставил вперед лапы скрючковатыми когтями, словно намереваясь вцепиться, но в последний миг, чего-тоиспугавшись, резко взмыл вверх.

Волосы растрепались под ударами сильных крыльев, а когдаОлег отбросил их с лица, сокол сверкал в небе, как льдинка под лучами солнца.Люди возбужденно говорили, а мужик пихнул Олега в бок:

— Видал?.. Чуть в тебя не вцепился.

— С чего бы, — буркнул Олег. — Меня ему не поднять.

— Как знать, — сказал мужик горделиво, словно это был егосокол. — Это непростая птица. Он не обращает внимания на всякую мелочь вродеуток да гусей...

В толпе орали, указывали на сверкающую полоску, в которуюпревратился сокол в своем стремительном полете. С голов полетели шапки. Женщиныс визгом придерживали платки, а могучая птица снова понеслась в сторону Олега.Олег непроизвольно приготовился выдержать толчок, напрягся. Однако сокол явночего-то испугался, Олег это ощутил, и резко взмыл свечой вверх.

Под восторженные крики мужик сказал досадливо:

— Второй раз так обмишулиться... Раньше такого с ним небывало!

— Да, — согласился Олег, — я в женихи не подхожу.

— Это он понял, — сказал мужик. — Только почему-то не сразу,как с другими. Видать, ты на кого-то похож!

— Но не на жениха, — сказал Олег. — Будь здоров.

Пока сокол делал круги над толпой, уже совсем медленные, онначал выбираться из толпы. В спине было неприятное чувство укора, ондогадывался, чей взгляд неотступно следует за ним еще после первой же попыткиобознавшегося сокола, могут даже послать стражей, чтобы остался, но вроде бытихо...

Он услышал выкрики в толпе, по их нарастанию догадался, чтосейчас будет толчок в спину, резко обернулся, успел увидеть летящую на негоогромную оранжевую птицу, выставленные лапы с хищно загнутыми когтями...

Рука метнулась, закрывая лицо, он ощутил мощный ударвоздуха, словно сокол сбил его в ком, как из молока сбивают масло, и гнал передсобой, запах перьев, тепла, затем перед глазами была только изумленная толпа, акогда он вскинул голову, оранжевая птица, как раскаленный слиток металла,блистала в вышине, только теперь двигалась совсем медленно, клюв раскрыт, концыперьев опущены, словно намокли в тяжелой холодной воде.