Лэндлесс подался вперед с блеском в глазах.

— Договаривайте! — сказал он. — Что может разбить наши цепи?

Починщик сетей также подался вперед, так что его дыхание слилось с дыханием молодого человека.

— Восстание рабов, — ответил он.

Глава VII

ПОЧИНЩИК СЕТЕЙ

— Восстание рабов?

Лэндлесс отшатнулся и задел плечом факел, который упал на пол. Его пламя погасло, и от него остался только светящийся красный конец.

— Я возьму другой, — сказал починщик сетей и проковылял в тот угол, где темнела самая густая тень. Лэндлесс, оставшийся в потемках, услыхал чуть слышное бормотание, как будто мастер Годвин разговаривал сам с собой. На то, чтобы отыскать новый факел, ушло какое-то время, но в конце концов Годвин воротился, неся его, и запалил его от тлеющего огня.

Лэндлесс поднялся со своего бочонка и принялся ходить взад и вперед. Его пульс неистовствовал, кончики пальцев словно покалывали иголки, он был так ошеломлен, что ему чудилось, будто хижина расширяется, превращается в пещеру, безграничную, бездонную, полную жутких потаенных мест и странных тусклых огней. А починщик сетей стал для него далекой-далекой фигурой, похожей на сфинкса.

Годвин молча смотрел на него. Он хорошо знал человеческую природу и ясно видел, что творится в сознании и сердце этого молодого человека, возбужденно ходящего взад и вперед. Сам он был философом и воспринимал свои оковы спокойно, но он также догадывался, что железо этих оков глубоко въелось в душу того, кто был сейчас перед ним. Дюжие крестьяне, ставшие кабальными работниками, которым надлежало отработать лишь несколько коротких лет, но которые были лучше накормлены и лучше одеты, чем их собратья в Англии, все же не находили жизнь на виргинской плантации ни легкой, ни приятной; лицам, осужденным по политическим и религиозным мотивам, их существование нравилось еще меньше, а немногочисленные осужденные уголовники считали свое наказание чересчур суровым. Этому же человеку его нынешняя жизнь казалась медленной пыткой, сокрушающей его тело непосильным трудом и раздавливающей его душу беспросветным унижением. Его ни на минуту не покидала мысль о побеге. Но тем, кто бежит в здешние дремучие леса, где текут широкие реки, редко удается уйти и остаться в живых. Из сотни беглецов девяносто девять терпят неудачу и оказываются в еще худшем положении, нежели то, в котором они находились до побега.

Лэндлесс быстро подошел к столу и оперся на него.

— Видит Бог, — молвил он, — я человек отчаянный! Если мой побег не увенчается успехом, лишь Его слово будет стоять между мною и пучиною здешних вод. Я далеко не святой. Я ненавижу своих врагов. Верните мне мою шпагу, поставьте меня против них, и я прорублю себе путь к свободе или умру… Это был бы честный бой, народное восстание против гнета, и пусть угнетатели делают, что хотят, я их не боюсь. Это было бы благородным выступлением за безнадежное дело… Но бунт рабов, полночная резня… Я слыхал рассказы о таких бунтах в Вест-Индии. Убийства и грабежи, пламя, полыхающее в ночи, плантаторы, зарезанные на порогах своих домов, крики терзаемых женщин, дети, которых бросают в огонь — иными словами, вакханалия кровавых зверств.

— Тут не Вест-Индия, — спокойно сказал Годвин. — Тут восстание не выльется в дьявольскую жестокость. Сядь и выслушай меня. Здесь, в Виргинии, в неправосудном рабстве содержатся около четырехсот сторонников Английской республики, каждый из коих у нас на родине был не последним человеком. Среди них есть много железнобоких. Каждый из них сам по себе суть немалая сила — хладнокровная, несгибаемая, неустрашимая — и готовая на все. К ним примкнут многочисленные жертвы Акта о единоверии, благочестивые мужи, полные рвения. Ради своей свободы они пойдут на многое; ради своей веры они будут сражаться до последней капли крови.

— Наверняка они все фанатики, как наш приятель магглтонианин, — заметил Лэндлесс.

— Возможно, и так, но этот твой фанатик суть самая грозная и действенная боевая машина из всех, которые изобрел человек. Неужто ты не понимаешь, что, объединившись, эти две силы составят такое могучее войско, что против него не устоит никакое ополчение, никакие отряды, которые соберут плантаторы?

— Но эти люди разобщены, разбросаны по землям колонии.

— Да, но их можно объединить. И, чтобы победить, они, поскольку на каждой отдельной плантации их немного, должны в день восстания повести за собой кабальных работников и рабов. Тогда они одолеют хозяев плантаций и их надсмотрщиков и, собравшись воедино, станут такой силой, которая подавит любое сопротивление. Мы всего лишь сделаем то, что Кромвель собирался сделать в Виргинии десять лет назад. Тебе известно, какие инструкции были даны парламентом четырем комиссарам, посланным сюда?

— Им надлежало призвать колонию покориться Республике. Если колония изъявит покорность, то так тому и быть, если же нет, то они должны были объявить войну и призвать кабальных работников поднять восстание против своих хозяев и таким образом купить себе свободу.

— Вот именно. Беркли покорился, и восстания не произошло. На сей же раз ультиматума о сдаче не будет, но восстание начнется, и оно будет великим. Главным образом поднимутся кромвелианцы, дабы отомстить за учиненные против них многочисленные и вопиющие несправедливости, но вместе с ними восстанут также кабальные работники и рабы, и под знамена Республики, под коими выступят они все, стекутся и все нонконформисты. А затем, когда успех нашего дела будет обеспечен, к нам присоединятся и добавят нам веса и респектабельности те представители привилегированных классов (а их немало), которые в глубине души тоскуют по славным временам Республики, однако доселе не решались открыто действовать, чтобы попытаться их воротить.

— А что роялисты?

— Если они окажут нам сопротивление, то кровь их будет на них. Но мы не допустим резни. Если они покорятся, то им не причинят вреда, как и десять лет назад. Здесь достаточно земли для всех.

— А кабальные работники и рабы?

— Те из них, которые присоединятся к нам, будут освобождены.

— И подготовка к этому восстанию уже идет?

— Давай назовем его революцией. Да, подготовка к нему уже идет, если говорить о кромвелианцах. Но мы еще только начинаем прощупывать кабальных работников и рабов.

— А какую роль во всем этом играете вы?

— Я руковожу теми, кто сражался на стороне Кромвеля — за неимением командиров получше.

— Стало быть, вы почитаете себя способным удержать все эти разношерстные силы в узде — и противников короля, жаждущих мести, и религиозных фанатиков, и свирепых негров, и мулатов (которые, как говорят, сущие дьяволы), и уголовников, приговоренных к каторге, — сказав