Полина открыла большие глаза.

– Вы что, без щекотки совсем не встаете?

– Совсем нэ встаю. А зачем? Я привык.

– Ой, мне выходить! – И она побежала.

– И мнэ выходить! – закричал чернобровый и выпрыгнул следом за ней.

Теперь они вместе скрипели по снегу своими совсем молодыми шагами.

– Я вас в ресторан пригласил бы сейчас, – сказал он, – но денег, наверное, не хватит.

Лицо его стало надменным и гордым.

– Да я не пошла бы, – сказала она. – С какой это стати?

– Другие же ходят. А вы что, обиделись? Что тут плохого? В «Арагви» хорошую пищу готовят. И вина совсем почти нэ разбавляют.

– При чем здесь «Арагви»? – сказала она. – Я просто вообще не хожу в рестораны. Тем более если вы мне не знакомы.

– Давайте тогда познакомимся с вами, – сказал он. – Темур Джорджавадзе. А вас как зовут?

– Полиной, – сказала Полина.

– Красивое имя, хорошее имя, – одобрил спокойно Темур Джорджавадзе. – У нас это имя совсем нэ встречается.

– У вас – это где?

– А я разве вам нэ сказал? В Тыбилиси.

– Вы, значит, грузин? – усмехнулась Полина.

– А что тут плохого? – обиделся он. – Армян уважаете, да? А грузин?

– Какая мне разница?

– Все время нас в этой Москве обижают! Мне мама сказала: «Живи лучше дома! Ты мальчик домашний, пылинки сдували, а там, как увидят, какой ты носатый, дразнить тебя будут и драться полезут». А я нэ послушал, подрался на рынке.

– Ой, господи! С кем подрались?

– Я нэ знаю. Он паспорт мнэ нэ показал, я не спрашивал. Мне драться нельзя, нужно руки беречь. Такой инструмэнт – эта скрипка… Капризный…

– Вы знаете, папа мой тоже скрипач, – сказала Полина.

– Откуда я мог это знать? Я нэ знал. – Он поднял замерзшие черные брови.

– Ну, ладно, Темур, – прошептала она. – Вот это мой дом. Я пойду?

– Подождите!

Полина слизнула снежинки с верхней губы.

– Давайте поэдэм ко мне на такси. Я к вам приставать совсэм нэ собираюсь. Но можно вина вместе тоже попить и поговорить, я на скрипке сыграю…

Квартира была однокомнатной, но не маленькой и, как ни странно, очень прибранной.

– Приходит грузинка одна, убирает, – сказал односложно хозяин.

Он аккуратно повесил на вешалку Полинино пальто, снял свою дубленку и оказался не худым, как она думала, а скорее, даже упитанным и немного рыхлым.

– Вот так я живу. Есть друзья, но нэмного. Конечно, бывает тоскливо. Зато здесь, наверное, карьера получится. Меня к себе Коган учиться позвал.

– Вы, значит, талантливый?

– Я одаренный. Но я нэ такой, как они все хотят. Я нэ соревнуюсь ни с кем, я ленивый. И Коган сказал: «Ничего не добьешься, пойдешь в Дом культуры на скрипке играть. Меня, – говорит, – били в детстве футляром. Поэтому я такой маленький вырос. Когда мнэ расти было и для чего? Ведь я занимался. Тебя вот не били, ты ростом большой, а будешь ты в Доме культуры играть».

Полине все время хотелось смеяться: трамвайный знакомый был милым на редкость.

– Давайте вино с вами пить. Было мясо, но я его съел. Кинза зато есть, есть немного сулугуни. В Москве очень голодно жить. Я страдаю.

Выпили вина.

– А может быть, вам даже лучше жениться? – спросила Полина.

– На ком мне жениться? Мой друг вот женился, – в тюрьму угодил.

– Как это: в тюрьму?

– Очень просто: в тюрьму. Влюбился, совсем стал почти полоумным. И мне говорит: «Я на Вэре женюсь. Она мне должна вот-вот сына родить». Отец запрэтил: «Ты на русской нэ женишься! Тогда, – говорит, – больше нэ возвращайся!» А он нэ послушался, сразу женился. И я был свидетелем, свадьба была. Родители даже в Москву нэ приэхали, но денег прислали. И свадьба была. Невеста на свадьбу пришла с животом!

Темур с отвращеньем поморщился.

– Тюрьма-то откуда? – спросила Полина.

– Он двери решил обивать. Халтура такая. С одним армянином, артистом эстрады. Тому деньги тоже нужны, тоже только женился. А матэриал воровали, конечно. Со склада носили. Платили, и им выносили. И всэх посадили. Жена замуж вышла, ни разу нэ вспомнила. Он сына просил показать, нэ поехала. «Нэ твой это сын, – говорит, – нэ волнуйся!»

И он взял Полину за нежную руку.

– Такие красивые русские женщины! Но мы вас боимся. Не верим мы вам.

Полина смутилась до слез.

– Нэ сердитесь! Вы очень мне нравитесь, я умираю. Но я нэ подлец. Вы сами скажите: теперь мнэ что делать? Хотите остаться?

Полина подумала: если уйти (на улице холодно, страшно, темно, и дома ждет мама Мадина Петровна!), вот если сейчас встать, одеться, уйти, они ведь, конечно, не встретятся больше…

Им было тепло, хорошо и уютно. Потом, когда влажный, молочный рассвет ввалился в квартиру сквозь окна в узорах, Темур закричал:

– Почему? Почему? Зачем ты нэ девочка? Ну, почему? Ведь ты молодая, могла подождать! Тогда мы с тобой бы, наверное, женились! Зачем ты нэ девочка? Что ты молчишь?

Она разрыдалась, вскочила, сказала, что больше к нему никогда не придет, что знать его больше не знает… Тогда они вышли на улицу вместе, и он снял перчатки.

– Ты видишь, какой белый снег во дворе?

Темур зачерпнул снега в обе ладони.

– Такой должна девушка быть. Вот такой! И чтобы никто нэ топтал, нэ ходил! Она должна чистой быть, раз она – девушка!

Полина зажмурилась. Среди черноты запестрела трава, потом появились два серых козленка, и голос, знакомый и мягкий, сказал:

– Моя ненаглядная! Чистая! Выйди!

О как безобразна была ее жизнь! А он ведь по-прежнему ждал, умолял, и светлые кудри свисали на лоб, и вся голова была крупной росою покрыта и ярко сверкала на солнце…

Вскоре все сотрудники засекреченного НИИ узнали новость: Полина живет с человеком из Грузии. Татьяна, начальница одного из самых крупных отделов, где одновременно делали сразу много вещей, в том числе резали и мучили белых мышат с глазами, как розовый жемчуг, сказала Полине:

– Ты дурой не будь. Он не бедный, хороший. Пусть женится только.

– Зачем нам жениться? – спросила Полина.

Татьяна провела ладонями своих мускулистых, ухоженных рук по бедрам, обтянутым платьем джерси.

– Вот это хороший вопрос. Я, как за Федюлина вышла, так даже сама удивляюсь: зачем? И денег не больше, и слежка все время. К тому же свекровь. Хочешь верь – хочешь нет: могла бы – убила.

– Как это: убила?