В общем, накурился я до отвала. Чтобы дослушать историю до конца, мне пришлось достать вторую сигарету, и по выходе из курилки я был в разлохмаченных никотином чувствах, оттого, верно, и быковал в кабинете Старостина, задавая странные для кандидата на высокооплачиваемую должность вопросы типа: «А вы откуда это знаете?»

Рассказом о курилке и Маринке я занял время, чтобы не рассказывать подробно об офисе, в котором оказался. Юротдел вопреки моим ожиданиям оказался весьма серой конторой с множеством шкафов, несколькими столами и дверью, ведущей из огромного помещения в помещение поменьше, смежное — кабинет начальника. Босса моего не было, сидящий в углу за столом и встретивший меня настороженным взглядом мужчина с худым, как у пианиста, лицом сказал, что тот в командировке. Когда цокающие по мраморному полу каблуки Раисымаксимовны внезапно затихли — она свернула к лифту, у которого постелена ковровая дорожка, мужчина подобрел лицом, а я, наоборот, напрягся. Исчезновение этого эха движущейся по мрамору козы босиком я отнес за счет невозможной, но такой приятной фантазии. Мне подумалось, что эта тишина вызвана тем, что рядом с проходящей мимо вице-президентшей распахнулась дверь, и чья-то благородная рука вылетела из нее, вооруженная красным пожарным топором. Когда у лифта раздался каркающий голос, разочарование было во сто крат больше полученного удовольствия.

— Вы наш новый юрист? — спросил пианист, перебирая сизыми пальцами какие-то листы. Я смотрю на таких мужчин, называемых мужчинами только благодаря их анатомическим особенностям, не свойственным женщинам, и мне всегда кажется, что право убило их плоть, оставив чуть-чуть для ходьбы по судам в интересах компании. Клянусь богом, если бы мне пришлось выбирать адвоката, чтобы он тащил лямку тяжбы в моих интересах, я ни за что не выбрал бы вот такого худого, почти болезного, глаза в котором выглядят не как зеркало души, а именно как орган зрения. Уши у него не как у всех, то есть на голове нормальных людей при разговоре их просто не замечаешь, а именно как орган слуха — раковины, выдвинутые для получения звуковой информации. Эта невесомая плоть является носителем, вроде диска С: с двумя программами: базой «Консультант-плюс» и корпоративным сводом внутренних законов компании. Общий вид таких сотрудников дает основание полагать, что и писиська их используется не по полной программе, а лишь для выведения из организма образцов для анализов. Что касается секса, то о нем не может быть и речи, поскольку при такой конституции один оргазм может не только покалечить, но и убить.

— Да, я ваш новый юрист, — отвечаю я, не совсем, к сожалению, сдержанно, потому что в тот момент, когда он спросил, я думал о том, что и какает он, наверное, так же, как маленькая собачка.

— На какое направление вас поставили?

Он меня боится. Меня привела Раисамаксимовна, она всех приводит, но многих из тех, кого привела, она потом и уводит, и пока неясно, из какой я группы доставленных, со мной ему нужно держать ухо востро. Я его хорошо понимаю, потому что в курилке, где двое фриков жалели неизвестную мне Маринку, когда зашел какой-то тучный дядя с сигарой и встрял в разговор, эти двое, не сговариваясь, словно и не было меж ними десятиминутного разговора, стали наперебой говорить о том, что «из-за таких вот рожениц компании и рушатся». Что Старостин добрый человек, многого не замечает, он весь предан делу, и только благодаря усилиям вице-президента компания избавляется от вредоносного балласта. Через два часа я узнаю, что тучный дядька — начальник отдела кадров, но в мою записную книжку двое недоносков попали сразу вслед за вице-президентом. Сейчас передо мной сидел еще один мудак, и я начинаю подозревать, что у меня начинает развиваться бред преследования. За два часа, что я здесь, мои симпатии только на стороне Маринки из статистического, но ее уже уволили, и я боюсь, не была ли она последней из тех, кто мог бы быть мне приятен.

— Финансовый мониторинг.

Мой коллега бледнеет и опускает глаза. Единственная моя догадка, отчего он становится на вид еще хуже, хотя хуже, как кажется, уже некуда, относится к доверию ко мне со стороны руководства, которое ему, в свою очередь, такого доверия не оказывает. Сколько ему лет? Тридцать, сорок? С таким же успехом можно гадать о возрасте мумии — три тысячи лет ей или две.

— Тебя как зовут? — удивленно восклицаю я.

— Владимиром, — едва слышно произносит он и становится таким маленьким, что я уже не сомневаюсь — какает он, как маленькая собачка, это верно.

— А почему такой нервный? Ты похож не на юриста, а на затравленного им распространителя.

— Я не затравленный, у меня насморк, — и он достает из кармана солин и брызгает себе поочередно в каждую ноздрю.

Господи, не убил бы…

— Ладно, хватит придуриваться. Нам вместе работать. Раису я ненавижу, здесь же для того, чтобы на хлеб зарабатывать. Этого достаточно?

Он бледнеет, и я начинаю опасаться, что скоро он совсем пропадет из виду. Немыслимо! Мне кажется, если сюда войдет какой-нибудь амбал и скажет: «Снимай штаны!», мой юрист ответит: «Это незаконно», но к окончанию этой фразы уже будет позорить офис костлявой задницей. Сейчас пойму, от чего ему стало еще страшней, чем было… Думаю, от всего. Я должен был сказать: «Я люблю Раису, и здесь для процветания компании».

Кажется, мне здесь будет очень трудно. За три часа я более или менее узнал пять человек, и все они оказались дефективными. Подумав, как добить этого чахоточного, чтобы он мне не мешал, я сел к нему на стол и тихо произнес:

— Только не кричите. Этим вы нанесете себе вред. Мне нужен хороший помощник. Если вы достанете мне формулу «Убийцы», я организую вам окно в Европу.

Мне известно, что шутки мои не относятся к разряду добрых. Проклятая натура уже не раз ставила меня в неудобное положение, но всякий раз после того, как я давал себе зарок больше не выставлять себя посмешищем, проходило не больше недели. Ровно столько времени мне хватало, чтобы забыть неловкость и зафонтанировать новым идиотизмом.

Наблюдая за тем, как юрист Владимир валится под стол и цвет его лица уже ничем не отличается от школьного мела, я громко выматерился и посмотрел на дверь. Обычно все неприятности приходят разом. Сейчас, когда гости ожидались мною менее всего, стеклянная створка настежь распахнулась и в нее проскакала выкрашенная в торжественно-кумачовый цвет трясогузка. Тряхнув листом ватмана, который держала в руках, она сказала: «Ой, а где Владимир, а вы кто, так, может, вы мне посоветуете?», и развернула на столешнице, из-под которой смотрел белками в потолок искомый ею Владимир, самодеятельное творчество.

На листе было: а) женщина, б) рак, в) яблоневый сад, г) солнце.

Женщина держала ногу над ползущим по дорожке раком, за ее спиной цвел сад, за садом вставало солнце.

Под всем этим маразмом значилось: «УБЕЙ РАК, ВСТРЕТЬ УТРО НОВОЙ ЖИЗНИ».

— Послушайте, это наш новый кейс. Как он выглядит с точки зрения юротдела? Нам нужно сделать новый ролик, но у одного из ассистентов как бы возникли сомнения, не вызовет ли такой ход мысли претензий у «зеленых»? Сюжет такой. Женщина как бы больна, лежит на постели, но вдруг смотрит в окно и видит восходящее солнце. Она встает (для всех очевидно, что с трудом), выходит на улицу, и старая яблоня, изогнув ветвь, протягивает ей стакан с прозрачной водой. Она выпивает его, лицо ее расцветает, и тут она как бы смотрит вниз и наступает на ползущего по дорожке рака. Как вам? Нужно сегодня же запустить тему.