Лучше бы пошел вместе с Пнем и остальными!

«Я ИДИОТ», — написал я большими буквами на листочке в клетку. Именно так я себя чувствовал. Я покосился на Мортена, который сидел рядом. Он вовсю управлялся с цифрами. Казалось, у него нет никаких проблем. И у Фредде тоже.

Я поднял голову и увидел, что Асп внимательно следит за моей рукой.

Видно, заметил мою мазню. Я поскорее перевернул листок. Не хватало еще, чтобы он увидел, что я написал! Учитель перегнулся через стол. Я испугался: как шарахнет сейчас по очкам!

— Я думал, ты хотел сесть вперед, чтобы лучше усваивать, — прошипел он. — А ты калякаешь всякую ерунду!

Асп подтянул брюки, они были ему велики и сваливались при ходьбе. Пока Асп приближался, я быстренько что-то нарисовал на бумаге. Он ведь думал, что я именно этим занят.

Я успел дорисовать каракатицу, прежде чем учитель протянул руку и схватил листок.

Он поднес его к глазам.

— Так вот ты чем занимаешься! — процедил он.

«Я ИДИОТ» — красовалось прямо у него под подбородком. Он поворачивался в разные стороны, так что все могли прочесть. Кроме него самого.

И тут раздался звонок. Асп вздохнул и положил листок на стол. Я бросился к двери. Вот повезло! Даже не верится.

Но тут я услышал за спиной голос Габриеллы:

— Учитель, переверните листок и полюбуйтесь, что там написано!

Я укрылся в туалете, отсиживался там и размышлял: как все же несправедливо устроена жизнь. Наконец я решил, что Асп уже отправился домой.

Я вышел. Было холодно. Очки почти сразу запотели. Я поднял воротник куртки и засунул руки поглубже в карманы. Я был так поглощен своими мыслями, что не заметил, как появилась Тина. Она вдруг возникла рядом со мной.

— Ты домой?

— Ага.

На этом слова кончились. Никто из нас больше ничего не сказал. Мы шли быстро, и пар, вылетавший из наших ртов, поднимался вверх. Мы спускались по склону холма, который заканчивался у станции метро.

Мне было приятно идти рядом с Тиной. Она была ниже меня ростом, но не намного, и легко шла со мной в ногу.

Может, я еще и придумаю, что сказать, размышлял я. Вот все уляжется в голове, и я до чего-нибудь додумаюсь. Можно спросить, не хочет ли она зайти в кондитерскую. Или предложить сходить в кино, там не надо разговаривать.

Я повернул голову, так что мне был виден синий капюшон, который она накинула, укрываясь от снега и ветра. Кончик ее носа совсем покраснел.

— Ты что-то сказал? — переспросила Тина.

— Нет.

Классный разговор!

Внизу, опершись на перила, стоял человек. Сквозь запорошенные очки он казался просто серой тенью. Незнакомец почти не шевелился. Я догадался, что он смотрит на школу.

Подойдя поближе, я разглядел дубленую кепку. Мужчина натянул ее на лоб. Кепка вся была в снегу, и плечи его старого пальто — того самого, в которое некогда облачался рождественский гном, — тоже.

— Папа, — прошептал я, почти неслышно.

— Ты кого-то увидел? — спросила Тина и посмотрела в ту же сторону.

— He-а. Никого.

И мы тихо зашагали дальше. Когда мы поравнялись с отцом, он посмотрел в нашу сторону. Но потом отвернулся, сплюнул на землю и снова перевел взгляд на школу.

Он не узнал меня! Мне хотелось броситься к нему через дорогу, но я словно к месту прирос.

Не мог я в первую нашу встречу показаться ему в этой одежде, ведь мы не виделись целую вечность. Мне стало не по себе.

Мы зашагали дальше. Когда мы подошли к Энскедевэген, я все еще видел перед собой грустное папино лицо. Оно слово приклеилось намертво с внутренней стороны моих заиндевевших очков.

— Я люблю тебя, — прошептал я этому лицу. — Я люблю тебя.

— Что? — переспросила Тина.

— А?

Я и забыл о ней.

— Ты что-то сказал?

— Не-а.

Теперь наши дороги расходились. Я побрел к Туссметевэген. А снег все падал и падал на мои осветленные волосы.

— Отлично! — похвалил Торстенсон.

Мы с ним сидели на диване, а перед нами лежал задачник.

Торстенсон уже давно стянул с себя кожаный пиджак. Он так вспотел, что рубашка прилипла к телу. Он пытался мне все растолковать, но я никогда ничего не смыслил в математике.

Мы продирались сквозь программу — год за годом, а солнце тем временем жарило в окна гостиной и, пробравшись сквозь заросли тропических растений, растекалось пятнами по полу.

Мама была в больнице. Лолло сидела в своем углу и читала. Она обожала толстенные книги, о которых библиотекарша говорила с особой теплотой. Время от времени Лолло косилась в нашу сторону.

— Смотри-ка, с этим ты разобрался! — радовался Торстенсон.

И впрямь, я решил еще одну задачку.

Я взял учебник, чтобы посмотреть следующее задание, Торстенсон одобрительно хлопнул меня по плечу. Книга выпала из рук и улетела куда-то под стол.

— Ого, какой вундеркинд! — съязвила Лолло.

— Что ж, с головой у него все в порядке, — сказал Торстенсон.

— Да я и сама вижу, — ответила Лолло.

Я сполз с дивана и потянулся за книгой. Я не спешил. Надо дать мозгам отдохнуть.

— Если он будет так заниматься, то скоро других догонит, — с энтузиазмом объявил Торстенсон.

— Глядишь, так в профессора выбьется, — поддакнула Лолло, а я тем временем ползал по мягкому ковру и чувствовал себя ученой собакой.

— Все возможно, — согласился Торстенсон. — Почему бы тебе не перебраться куда-нибудь с этой книгой, чтобы мы могли позаниматься спокойно.

Лолло встала и громко хмыкнула.

Наконец я нашарил учебник и дал задний ход.

— Ну и неловкий же он! — простонала Лолло.

Направляясь к двери, она как бы ненароком толкнула меня в торчавшую вверх задницу. Я потерял равновесие и ткнулся носом в корешок учебника.

Ой-ой-ой! Мне показалось, что нос отвалился. А ведь это последнее, что осталось от моего прежнего лица.

Сквозь боль я услышал, как кто-то позвонил в дверь.