Как только развяжусь с этим выступлением – никогда больше не соглашусь участвовать в телевизионных передачах. Конечно, к этому надо привыкнуть – так же, наверное, как при переходе с пера и бумаги на пишущую машинку.

Для себя я этого перехода не могу представить. В телевизионном деле есть какое-то угнетение, неестественность какая-то. «В белое и черное не одевайтесь, лучше зеленое, желтое» и куча других технических советов. Ну, попробовать все-таки надо. Муха ложится на бумагу и не дает писать. Кошки живут мирно.

Котят еще не отдавали, хотя они едят и лакают хорошо. Карабас столько приносит каждое утро тополевые почки и столько стручков, что на очистку уходит по часу. Все пищит и визжит, но с колен не уходит.

Вот написал целое письмо все о себе. Кажется, что ты никуда не уезжала, а прошла целая неделя. Берте Яковлевне Брайниной передай мой самый сердечный. Крепко целую. Привет. Пиши.

В.

Во втором письме Шаламов делился впечатлением о прошедшей съемке, сетуя на то, что не любит актерской читки, лучше бы читал стихи сам. Из письма следует, что Шаламов этим событием удовлетворен. Таким образом, нельзя сделать однозначный вывод о полной невостребованности или замкнутости и изолированности Шаламова в 1960-е годы, его исключенности из литературной жизни. Однако главная цель – полноценная публикация стихов и рассказов – не была достигнута. Наблюдая за современным литературным процессом, в 1960-е годы Шаламов не слишком часто отражал его в своих записях, не вел подробной хроники. Много размышляя о XIX веке, близких ему 1920-х годах, писатель, кажется, не слишком много значения придает современности, редко высказывается о прочитанном или услышанном позитивно. Наиболее развернутая запись, посвященная современникам, касается смерти А. Ахматовой 5 марта 1966 года. Отдельные обрывочные, пока еще нейтральные записи посвящены А. Солженицыну, с которым завязалось знакомство в 1962 году.

Вспоминая о чтении и круге общения В. Шаламова в эти годы, С. Неклюдов говорит об оценках современной поэзии:

Личные его вкусы были, с одной стороны, временами снисходительными, неожиданно снисходительными, с другой стороны – очень категоричными. Например, он очень снисходительно и даже одобрительно отзывался о Евтушенко. Хотя это не его была поэзия, та огромная, всероссийская слава, эстрадная поэзия, стадионы, ему напоминала его 20-е годы, Маяковского. Относился одобрительно. С Евтушенко он был знаком, они лежали вместе в какой-то больнице, не какой-то престижной, в обычной. И он, когда вышел, сказал, что рядом лежал Евтушенко, говорит: «Такой здоровый парень, я не ожидал. Крупный такой, высокий». Но отношения не поддерживал [Неклюдов].

Е. Евтушенко Шаламов упоминал и в связи с юбилеем Лермонтова:

В юбилей[30] не было сказано о Лермонтове ни одного сердечного слова. Даже Евтушенко прошамкал несколько цитат из Белинского[31] [Шаламов 63–65: 33].

В той же записи Шаламов, размышляя о новаторстве в литературе, называл новатором именно Лермонтова, а не Пушкина, считая его недооцененным и неправильно понятым поэтом.

Документы и свидетельства говорят о том, что в 1960-е годы Шаламов очень много читал. Чтение это, однако было бессистемным. С. Неклюдов вспоминает:

Он читал много. Он был человек очень начитанный. Он не был человеком систематически образованным. Он не знал иностранных языков – не случилось. Он, скорее, был ориентирован на русскую литературу, чем на зарубежную, хотя читал и ее. И новинки, которые появлялись, он читал. Мы выписывали «Иностранку», «Новый мир», иногда «Знамя», много журналов – тогда же было журнальное время.

Он любил ту литературу, которая сейчас называется нонфикшн, документальную. Географическую очень любил, «Путешествие на корабле „Бигль“» Дарвина, например. С другой стороны, очень высоко ставил «Трех мушкетеров» Дюма – хотя, казалось бы… Но он считал, что это хорошая литература, настоящая.

Чапыгина Варлам очень ценил. И даже книжка, которая у меня есть – от него. Высоко ставил Герцена, «Былое и думы». У меня книжка есть, подаренная им. Его книжные подарки мне запомнились, они поныне стоят на моей полке: «Былое и думы», четырехтомник Ибсена [Неклюдов].

Действительно, интерес к нехудожественной литературе отражен в дневниках Шаламова. Одна из записей 1963 года посвящена Н. Бору, которого Шаламов, по-видимому, читал в тот период. Бора он упоминал и в одной из рецензий на «самодеятельную» рукопись в «Новом мире». В новомирских рецензиях он также приводит научные работы врачей Н. В. Неговского (патофизиолог, реаниматолог) и В. П. Демихова (трансплантолог). Одному из авторов советует работу В. Б. Шкловского «О Достоевском». То есть научная литература находилась в поле интересов Шаламова, он не только читал, но и активно использовал ее в работе.

Литературные журналы – предмет особого интереса. С одной стороны, в них печаталось все самое новое, с другой – у него была надежда на публикацию собственных стихов и прозы. Шаламов следил за редакционной политикой, особенно за отделами стихов, оценивая журналы с этой точки зрения.

Чаще всего он высказывался о современной литературе и литераторах саркастически. В разгар триумфа космической программы СССР Шаламов записал:

Космонавту Гагарину московские писатели сделали страшный подарок – каждый подарил по книге с автографом и взяли с него слово все прочесть [Шаламов 2013: V, 275].

Тем не менее есть и нейтральные, не критические записи о прочитанном. В тетради, датированной 1961 годом, Шаламов обратил внимание на повесть В. Тендрякова «Суд», опубликованную в № 3 «Нового мира»:

Волнения героев, составляющие суть «Суда», понятны только людям сталинского времени. Это – рассказ о бесправии, ведь нельзя судить за несчастный случай [Там же: 275].

Следующая запись о современной литературе появилась только в 1963 году, когда Шаламов отметил «Спутник любителя футбола. II круг 1963. Издание газеты „Московский комсомолец“». Будучи страстным болельщиком, писатель изучал книги о спорте, особенно о шахматах. Тогда же упоминалась (с цитатой) книга К. Андреева «Искатели приключений»[32]. Шаламов многократно упоминает в записях Андрея Платонова. Первые заметки относятся к 1963 году, когда Шаламов записал свою мысль о том, что повесть «Джан» является лучшим, что он читал у автора: «Платонов знал, как много еще горя, знал, что в жизни гораздо больше горя, чем радости» [Шаламов 2004: 295]. По свидетельству С. Ю. Неклюдова, «Джан» Шаламов (вместе с семьей) прочитал в самиздате, и повесть произвела на него большое впечатление. В СССР повесть была опубликована в журнале «Простор» в 1964 году, в цензурированном виде. Размышляя о «Чевенгуре» (возможно, по воспоминаниям 1920-х годов), Шаламов писал о том, что у Платонова было два вида правки – стилистическая и «политическая». В 1968 году Шаламов в письме Н. Мандельштам упомянул, что получал «Котлован»