годов он начал писать фантастическую пьесу «Вечерние беседы», в которой сводил в едином месте и времени, в тюремно-лагерной обстановке, всю, по словам Шаламова, «русскую бригаду» лауреатов Нобелевской премии – И. А. Бунина, Б. Л. Пастернака, М. А. Шолохова и А. И. Солженицына [Там же: VII, 371–392].

Важно упомянуть и У. Фолкнера, о котором Шаламов высказывался в самом начале эссе «О прозе» (1965):

Лучшая художественная проза современная – это Фолкнер. Но Фолкнер – это взломанный, взорванный роман, и только писательская ярость помогает довести дело до конца, достроить мир из обломков [Шаламов 2013: V, 144].

Шаламов никак не обосновал и не раскрыл это утверждение. Здесь необходимо обратить внимание на замечание о том, что Фолкнер – это взорванный роман. Высказываясь неоднократно о романе как жанре, Шаламов говорил о его смерти. Называя «последним русским романом» то «Петербург» А. Белого, то «Доктора Живаго» Б. Пастернака, Шаламов не видел у романа никакого будущего, отказывал Солженицыну в возможности писать произведения крупной формы на «лагерную тему». Но модернистский роман Фолкнера был близок Шаламову – поклоннику А. Белого, поскольку не имел связи с классической формой. Форма очень важна для писателя, изобретающего и описывающего свой способ существования в литературе XX века.

Что касается русской классической литературы и ее романных традиций, то, упоминая Толстого, Шаламов писал лишь о необходимости экранизации «Войны и мира» и «Анны Карениной»[37] для того, чтобы «решить вопрос», который не решают «Казаки» и «Воскресенье»[38]. Какой именно вопрос должны были решить экранизации романов Толстого, Шаламов не уточнял. В 1968 году Шаламов замечал: «Надо написать работу о Толстом, важную работу» [Там же: 303]. Работа о Толстом им написана не была.

Таким образом, круг чтения и литературные интересы Варлама Шаламова в 1960-е годы были обширны и разнообразны. Они включали научную и научно-популярную литературу, современную советскую и зарубежную художественную прозу и поэзию, классическую литературу. В наброске «Писательское чтение» Шаламов предпринял попытку систематизировать свои впечатления и замечания. Однако работа не закончена: имеется запись только об «отвлекающем» писателя чтении, задача которого «дать отдых мозгу, но сохранить его на больших оборотах, убавить шаг, но не прерывать его» [Там же: 139].

Варлам Шаламов в «Новом мире»: опыт внештатного рецензента

С конца 1958 по начало 1965 года Шаламов работал внештатным рецензентом в журнале «Новый мир». В этот период он серьезно болел, несколько раз лежал в Боткинской больнице и уже не мог работать корреспондентом (его должность в журнале «Москва», см. об этом выше), поскольку эта деятельность предполагала активные передвижения.

В «Новый мир» Шаламов попал, по устному свидетельству Сергея Юрьевича Неклюдова, вероятнее всего, через подругу жены Ольги Сергеевны Неклюдовой – Анну Самойловну Берзер, знаменитого редактора «Нового мира».

Работа Шаламова в «Новом мире» состояла в рецензировании рукописей, пришедших «самотеком». Шаламов был одним из нескольких рецензентов, между которыми распределялись рукописи «самодеятельных» авторов, то есть тех, кто не имел прямого доступа в кабинет главного редактора А. Т. Твардовского. В случае отклонения рукописи автор получал отказ за подписью рецензента, содержащий причины и рекомендации. Если рецензент давал положительный отзыв – рукопись направлялась к редактору, который также оценивал ее. Шансов у непрофессиональных авторов в любом случае было немного – из текстов, одобренных Шаламовым (не более десяти; имеются в виду рецензии, сохранившиеся в архиве «Нового мира»), был опубликован только один.

Эта работа нужна была Шаламову по двум причинам: во-первых, это был единственный способ зарабатывать на жизнь (Шаламов уже получил инвалидность – сказались болезни после долгих лет тяжелой работы на Колыме), во-вторых – единственная и большая надежда на публикацию «Колымских рассказов» и стихов. Подборка стихов Шаламова, не дождавшихся публикации, сохранилась в архиве «Нового мира»[39]. Чтение «самотека» не было необычным способом заработка у литераторов: этим зарабатывала и О. С. Неклюдова. В архивах «Нового мира» находятся рецензии на «самодеятельные» рукописи за подписью В. Войновича[40], Ю. Домбровского[41]. В. Я. Лакшин в воспоминаниях «Новый мир во времена Хрущева» рассказывает о своем споре с Расулом Гамзатовым, который высказывался о критиках:

Сказал, между прочим, что из цеха критиков вербуются ныне довольно порядочные прозаики – Ф. Абрамов, Г. Владимов – и иногда критиками становятся из огорчения наличным уровнем литературы [Лакшин: 65].

Огорчение наличным уровнем литературы было свойственно и В. Шаламову: он был к литературе строг, современных ему авторов постоянно критиковал.

Интересна параллель с деятельностью А. К. Воронского, которую Шаламов описывает в очерке о нем:

Александр Константинович Воронский как редактор двух журналов – «Красной нови» и «Прожектора», как руководитель крупного издательства («Круг») и вождь литературной группировки «Перевал» отдавал огромное количество времени, энергии, сил нравственных и физических чтению чужих рукописей. Стихов всегда писалось много, и самотек двадцатых годов представлял такое же бурное море, как и сейчас.

Александр Константинович читал день и ночь и ничего, понятно, путного не нашел, ни одного имени из самотека не поднял и не мог поднять – ибо в мешанине такой количество и качество особые. Вот эту особенность искусства и не хотели принимать догматики и теоретики, реалисты и романтики, отшельники и дельцы. Ни одного нового имени в литературе, которое бы вышло рукоположенное Воронским.

Чтение чужих рукописей – худшая из худших работ. Неблагодарное занятие. Но теоретические убеждения заставили Воронского обращаться в новых поисках и с новым вниманием. Впрочем, это внимание стал разъедать скепсис со временем [Шаламов 2013: IV, 577].

Довольно скоро Шаламов и сам пришел к такому выводу – к середине 1960-х тон его рецензий становится все более раздраженным, а сами рецензии – все короче, на что самодеятельные авторы указывают в жалобах в редакцию. Например, автор рассказа «Партия в шахматы» М. Новоселова после слишком лаконичного отказа Шаламова обратилась лично к главному редактору А. Твардовскому:

Уважаемый товарищ Твардовский! С болью в душе я пишу Вам это письмо – неприятно быть жалобщиком, а просителем тем более. И все-таки, обращаюсь с просьбой: выясните, пожалуйста, как главный редактор «Нового мира» у неизвестного мне Шаламова, для чего он написал в мой адрес послание, которое я прилагаю к настоящему письму? В нем понятной (а следовательно и дельной) является только одна, последняя, фраза о том, что мой рассказ не представляет интереса для «Нового мира», а все предыдущее – субъективные, ничем не подтвержденные сентенции. Для чего он их писал? Человек, уважающий себя, <нрзб.> считает за труд доказывать свои оценки. Шаламов же, видимо, рассматривает