class="p1">— У меня не было нехватки женщин, — начал он, а потом замолчал.

Я выгнула бровь. «Не такого начала разговора я ожидала». И я поняла, что он выглядел более чем немного взволнованным. Впервые, насколько я помню, он не казался полностью уверенным в своих действиях.

Коннор посмотрел на пол и поморщился.

— Я столкнулся с небольшими трудностями. Обычно при разговоре с женщинами у меня не возникает проблем.

Он действительно казался неуверенным в себе.

— Ты собираешься мне сказать, что мутил со всеми на курорте?

— Что? Нет. Я говорю о нас. О хижине и постели.

— Ладно, — снова произнесла я, все еще сбитая с толку, но гораздо более заинтригованная.

— Я привык к тому, что привлекательный, — сказал он. — Красивый. Принц в окружении кандидаток. Это вроде как моя фишка. Или была ей. После сражения с фейри — сражения вместе с тобой — и после двух недель разъездов и размышлений, я признал, что таким принцем для меня быть недостаточно. Больше нет.

Мое сердце заколотилось, как будто оно поняло то, что еще не осознала остальная часть меня.

— Каким принцем ты хочешь быть?

Он посмотрел на меня, его голубые глаза светились так, будто подсвечивались изнутри.

— Таким, который достаточно хорош для тебя.

Я хваталась за слова, но они уносились прочь, совершенно незаинтересованные тем, как я пытаюсь выразить свои головокружительные эмоции.

— Не знаю, что сказать.

Он улыбнулся.

— Конечно, не знаешь. Ты самоуверенная, Элиза, может, немного высокомерная. Но не надменная. Не бессердечная. Ты опытный боец, умная и забавная, и у тебя весьма очаровательная одержимость правилами.

— Значит, то, что в детстве делало меня непослушной, делает меня очень хорошей взрослой.

Улыбка превратилась в злобную ухмылку.

— Твои слова, не мои. Ты хочешь быть хорошей, подкованной. Но все же ты можешь сопереживать. Тебя заботит справедливость, и ты поступаешь правильно. И продолжаешь поступить правильно, даже когда боишься того, что находится внутри тебя.

Я не вздрогнула при упоминании монстра, потому что подано это было так лестно. Было странно слышать, как он описывает меня таким образом — парень, которого я почти двадцать лет мечтала прибить.

— У меня была куча привилегий, — сказала я. — И меня учили — так же, как и тебя — очень четко различать добро и зло. Ты самоуверенный, — произнесла я с улыбкой. — Может, немного высокомерный. Иногда надменный, но не бессердечный. Ты опытный боец, умный и забавный, и у тебя иногда возникает очаровательная одержимость нарушением правил. Ты также стараешься поступать правильно. Ты заботишься о своих людях. Ты отправляешься в поездки, чтобы помочь им, рискуешь собой, чтобы помочь им. Ты достаточно хорош для любой.

— Даже после того, как я изводил тебя большую часть твоей юности?

Я не смогла сдержать улыбку.

— Ты был сущим наказанием, но давай признаем и мою роль в этом. Хотя я все буду отрицать, если ты когда-нибудь снова поднимешь эту тему, я могу быть… непослушной.

— Важное признание, — произнес он, его улыбка была такой же широкой, как моя. — Я не верю в судьбу. Но, может быть, нам просто нужно быть готовыми друг к другу.

Мы просто смотрели друг на друга, улыбаясь.

— Я люблю своих родителей, свою семью, — сказал Коннор. — Но знаю, что я избалован, потому что меня считали принцем. Обучающимся Апексом. У меня были внимание и любовь. Меня мотивировали идти на риск, и прощали, если я лажал. Меня хвалили за дерзость, потому что это характерная черта альфы. Показатель того, что я на верном пути.

— В этом вся суть Апекса, — произнес он. — Быть Апексом — значит слушать Стаю, делать то, что лучше для Стаи. Действовать в интересах Стаи. Если ты недостаточно уверен в себе, чтобы быть тем, кто ты есть, чтобы заботиться о тех, кто тебе дорог, то ты в недостаточной степени альфа, чтобы быть Апексом. — Он помолчал. — Это Алексей виноват в том, что я вырос.

— Да?

Коннор кивнул.

— Он всегда был серьезнее меня. Не такой серьезный, как ты, — с ухмылкой добавил он, — потому что он все же оборотень. Но он… умен не по годам.

— Мы были на пробежке, — продолжал он, — бродили по лесу. Гонялись за кроликами, индюками, оленями и прочим. Мы услышали очень странный звук — какую-то птицу, но ничего похожего на то, что слышали раньше. Поэтому мы последовали за этим звуком и посреди поля обнаружили пруд. Тогда была полная луна, она освещала эту воду, а вода была совершенно неподвижна. Только посередине находилась птица.

Он нахмурился.

— Кажется, журавль. Канадский журавль. Белый, с черными кончиками на крыльях и темно-красным пятном на верхней части головы. Он был один посреди этой воды, от его перьев отражался свет. И он был таким… величественным.

Он посмотрел куда-то вдаль, как будто что-то проигрывал в памяти.

— Насколько мы видели, он был один. Ни других птиц — ни других диких животных. Только один этот журавль посреди этой серебристой воды. — Он провел рукой по волосам. — Мне было — не знаю — лет восемнадцать или около того. Мы перекинулись, и я отпустил какую-то глупую шутку насчет еды, типа давай скорее и сваливаем. Я уверен, что это было остроумно, но бессердечно. А он сказал что-то вроде: «Он может летать. Мы топчемся в грязи, а он может летать. Мы должны посмотреть, что он нам скажет». А потом птица расправила крылья и взлетела, а за ней, как звездный след, летели капли воды. Это была одна из самых красивых вещей, которые я когда-либо видел.

— Готова поспорить, что это было красиво, — сказала я, явственно представляя эту картину.

Он снова посмотрел на меня.

— Ты бы оценила. И после этого я стал больше ценить некоторые вещи. Алексей обладает глубиной. И впервые в жизни мне захотелось иметь эту глубину. Немного его серьезности. Это кажется смешным?

— Ни капельки. Это кажется важным.

Он улыбнулся, кажется, испытывая облегчение от того, что я так думаю.

— Так и есть.

— Раз уж мы говорим начистоту, могу я кое в чем признаться?

— Конечно.

Я прочистила горло, немного помявшись.

— В детстве… мне нравилось, когда ты попадал в неприятности.

Он запрокинул голову и расхохотался. Когда успокоился, он вытер глаза.

— Извини, — проговорил он. — Прости. Просто… я никогда бы не подумал, что ты в этом признаешься. Я знаю, что тебе это нравилось. Ты не очень-то хорошо это скрывала, Лиз. Это одна из причин, почему я называл тебя негодницей.

Он улыбнулся мне, и в его улыбке было что-то такое открытое и незащищенное, что у меня защемило сердце. Я не очень