Вокруг кузницы толпился народ, голос Ясави гремел в кузнице.

— Чего он разоряется? — спросил Буран у Ибрагима, стоявшего с виноватым видом.

— Галлям сбежал, — ответил тот. Халил добавил:

— Опять у кузнеца что-то стряслось дома. Говорят, гусей делят.

Он хихикнул в кулак и оглянулся: как бы не услышал грозный Ясави!

— А, Буран, здравствуй! — приветливо поздоровался председатель, выглянув из кузницы. — Проходи сюда… Вот эти друзья-товарищи, — кивнул он в сторону конюхов, — с самого утра не могут подковать пару лошадей. Прибежали ко мне, галдят, доказывают, что у нас в колхозе нет кузнеца. А я им отвечаю: «Не может быть этого! Не положено, чтобы колхозная кузница пустовала, да еще перед самым севом!» Вот теперь убедился, что друзья-товарищи морочили мне голову. Подкуй им лошадь, Буран.

Не дождавшись ответа, он крикнул:

— Эй, друзья-товарищи! Ведите своих скакунов!

Буран не стал отказываться. «Надо пособить председателю, — подумал он. — С каждым из них приходится возиться. Не привыкли еще люди к новой жизни… А подковать пару лошадей мне ничего не стоит. Так и быть, уважу просьбу Ясави… Подкую — и шабаш».

— Халил, чего пялишь глаза, тащи скорее уголь! — скомандовал Буран. — А ты, Ибрагим, берись за мехи!

На военной службе он сам ковал своего скакуна, не доверяя ротным кузнецам. И всегда получалось — лучше не надо. А там ведь кони не такие смирные.

— Поводите лошадок, — приказал он конюхам после того, как подковал. — Ну, как?

— Хайбат![9] — похвалил Халил.

— Видать, руки у тебя золотые! — вкрадчиво поддакнул Ибрагим.

Буран небрежно ответил:

— Похвалой запрягают дурака!

Так было принято говорить в Карасяе, когда хвалили в глаза. Не успели уйти конюхи, как подъехал Давлет.

— Кузнец, привез тебе пару плугов. Осмотри и подлатай! — пошутил Давлет. — Ясави строго-настрого приказал отремонтировать к вечеру.

— Он боится, что я убегу отсюда?

— Не знаю… Знаю только, что послезавтра выезжаем пахать. Тысяча гектаров, сам понимать должен!

Плуги нуждались в небольшом ремонте: у одного не держалось колесо, у второго болтался лемех — ослабла заклепка.

Буран всегда уважал Давлета, и у него язык не повернулся отказать ему.

Пока шел ремонт плугов, в кузницу заглянули несколько человек. Одной из первых прибежала вдова Хадича, чтобы лично удостовериться в том, что Буран стал кузнецом.

Вслед за ней Магира принесла паять кумган[10], а отец притащил десятилинейную лампу, которую зажигали в канцелярии в торжественные дни, во время общих собраний.

Буран тревожно поглядывал на кучу заказов, не догадываясь, что Ясави Хакимов сам следит за тем, чтобы новый кузнец не оставался без дела.

2

Длинная изба, обмазанная глиной, с черными от сажи окнами, стояла как раз посреди аула, у дороги. Едешь ли в поле, возвращаешься ли из лавки, идешь ли купаться — тебе никак не миновать кузницу. Она у всех на виду.

Работа в кузнице начиналась еще до восхода солнца. По Карасяю разносился звон молота: кон… ком… кон… ком…

Буран размеренно ударял по искрящемуся металлу. Помощник кузнеца не торопился, знал: самое главное — сохранить ритм в работе.

У Галляма молоток поменьше, и бьет он им чаще, будто отбивает чечетку: чан, чан, чан…

Со лба стекают ручейки пота. Спина зудит от пыли, которая с трудом отмывается в бане, и от соли: ведь за день выпиваешь не меньше полведра воды!

«Галлям не выдержит, свалится, — думал Буран. — Опять придется тащить его на свежий воздух, как вчера… или обливать водой».

Но старший кузнец и не думал сдаваться. Нет времени даже передохнуть: Ясави загрузил кузницу как никогда. Не успели наладить сеялки и плуги, как привезли жнейки и веялки. Да еще всякий мелкий ремонт — текущий, как говорил Галлям. Что бы ни случилось в поле или на дороге — сломалась ли передняя ось телеги или расковался конь, — бегут в кузницу: выручай, мол; шина слетела, болт отскочил — давай сюда Галляма или Бурана!

С непривычки у Бурана все время звенит в ушах. Решил было поработать полдня, подковать пару лошадей, а задержался вон на сколько. Дни мелькают, как железнодорожные вагоны, сливаясь в один сплошной длинный поезд.

Сев кончается, на носу сенокос. Как тут уйдешь?

Буран внимательно присматривался и прислушивался к тому, что происходило в родном ауле. Кузница стояла на бойком месте: сюда приходили люди и приносили самые противоречивые слухи. Где только рождались они?

— Крутую дорогу выбрали, — отвечал сам себе Буран. — Она манит и пугает. Крестьяне с беспокойством думают о будущем. Все им теперь непривычно!

Раньше у всех поколений карасяевцев была одна судьба. Они сеяли пшеницу или рожь, держали одну или две лошади, корову и мелкий скот, чтобы прокормиться. Их жизнь была ограничена своим небольшим хозяйством. А теперь другие люди, со стороны, взялись направлять жизнь аула. И надо сказать, не всегда удачно они это делают.

Вдруг потребовал район, чтобы построили в колхозе свиноферму. Карасяевцы возмутились, наотрез отказались ухаживать за «погаными животными», пригрозили, что уйдут из колхоза. С большим трудом Ясави Хакимов отбился от свиноводческой фермы. Только было улеглись страсти, как прислали новый план по овощеводству. А карасяйки сроду не занимались овощами, покупали их в окрестных русских и украинских селах.

Аул бурлил, как большой котел, рассчитанный на сотни ложек.

Кузнецы ковали, клепали, паяли, лудили, а заказы все не убывали, наоборот, их накапливалось все больше и больше. Приходилось изворачиваться, чтобы угодить заказчикам. Одни из них ласково упрашивали, а другие угрожали пожаловаться председателю.

Кон… ком… кон… ком…

С тех пор как появился Буран, старший кузнец присмирел: видно, подействовало на него предупреждение Ясави. Подручного он принял без радости, но и отказываться от него не собирался. Видел — работа горит в его руках. Этот ловкий и сильный парень был рожден для кузнечного дела.

Только иногда, когда какая-либо карасяйка вместе с самоваром, который нужно было починить, приносила бутылку самогонки, Галлям настороженно косился на свидетеля его тайных сделок. Но тот делал вид, что ничего не замечает.

«Я тут временный человек. Зачем соваться не в свое дело?» — думал Буран.

Как-то однажды, когда Галлям и Буран были в кузнице, Галлям вдруг перестал бухать молотом. Передохнуть, что ли, решил?

— Иди, к тебе пришли, — сказал он, хитро подмигнув.

Буран оглянулся и увидел девушку, несмело заглядывавшую в темную кузницу. Да ведь это Зифа! Вот не думал не гадал…

— Кумган принесла, что ли? — пошутил Буран.

На грязном от пота и сажи лице его блеснули зубы. Зифа терпеливо ждала, пока он рукавом вытирал пот со лба.

— Ну, хватит, не на свадьбу собираетесь!

— А почему бы и нет? —