Он не понимает, что сабантуй не забава. Труд должен обернуться праздником. Люди заслужили этот праздник. Ясави знал, что только его решительность может вернуть пахарей на борозду.

— Советую тебе немедленно убраться из аула и не возмущать людей, — сказал Ясави, положив жилистые руки на стол, застланный плакатами. — Сами управимся с делами и сами будем отвечать за все…

От этих слов приезжий даже позеленел. Вскочив на ноги, он помахал бумажкой.

— У меня мандат от исполкома.

— Пока не поздно, послушайся доброго совета.

— Я тебе покажу, контра, как с уполномоченными Советской власти обращаться, не рад будешь…

Ясави с силой положил руку на плечо уполномоченного.

— Ты будешь нам мешать или уберешься подобру-поздорову?

Уполномоченный вытащил наган.

— Убери руку, стрелять буду! Я не позволю…

Закир бросился к дверям.

— Погоди бежать! — остановил его Ясави. — Вот что… Веди сюда Галлямова быка, в лавке скипидару захвати. Один не справишься с быком, парней возьми с собой.

Насильно усадив приезжего на табуретку, глухо сказал:

— Наган не прячь, держи на изготовку. Пусть люди полюбуются твоим оружием. А впредь советую тебе честных людей контрой не обзывать. Этого я тебе не прощу.

…Разве без Галляма может обойтись какое-либо сборище? Заметив, что пахари скачут к правлению, Галлям бросил молот.

— Тут надо разобраться, — бормотал он, вешая фартук на гвоздь. — Посодействовать.

А содействовать он готов был и в споре, и в драке, и в выпивке…

Услыхав, что приезжий приказал перепахать все поля и отменить сабантуй, Галлям закричал:

— Скоро они и сон отменят!

Узнав, что Ясави затребовал привести его быка, Галлям, конечно, последовал за Закиром.

— А на что ему понадобился мой бык?

Закир не знал планов председателя, но все же авторитетно разъяснил:

— По всему видно, что приезжий из докторов. Твоего быка осмотрят и, если надо, полечат.

Пришлось порядком повозиться с быком, пока удалось его притащить к правлению. Галлям, вдруг оказавшись в центре толпы, похвалил быка:

— Красив, черт, не правда ли?

Но никто не ответил ему. Все хмуро молчали, а Галлям продолжал:

— Скипидаром будут лечить моего быка. Копыта у него целы, и ран на теле нет… По всей видимости, дадут пить… Бесовский характер у него.

Именно в эту минуту на крыльце появился Ясави с приезжим и сдавленным голосом приказал, указывая на уполномоченного:

— Галлям, посади его на быка!

Кузнец не поверил своим ушам.

— По какому такому праву?! — взъерошился приезжий, отступая к двери.

Среди наступившей тишины громко прозвучал голос Закира:

— С наганом на Ясави бросался? В колхозе самоуправство чинил? Чинил. Людям расстройство принес? Принес. И так далее.

Галлям, не дослушав Закира, схватил сопротивляющегося уполномоченного и легко поднял на спину быка.

— Покажешь наган — костей своих не соберешь! — пригрозил он. И посоветовал: — Непривычно сидеть? Держись крепче за шею.

Ясави понимал, что не простят ему этот поступок. Однако он зашел так далеко, что теперь не мог отступать. Бык сорвался с места и помчался по улице.

Глядя вслед удаляющейся жалкой фигуре уполномоченного, председатель подумал: «Ох и попадет же тебе, Ясави, по первое число!» Он отвернулся от громко хохотавших односельчан и, погасив улыбку, сказал:

— Марш на работу! Вспашете вовремя — отпразднуем. И чтобы больше такого съезда не собирать!

4

Галлям загулял еще накануне сабантуя. Целый день Буран работал один и, конечно, не справился со всеми делами.

Но не оставаться же без праздника!

Не успел он попариться в бане майским веником, как нагрянули гости: приехал из города дядя, плотник. Гостей наехало столько, что население аула сразу удвоилось.

Утром за Бураном зашли Хайдар и Давлет, «председатель союза рябых». Жена Давлета отправилась на сабантуй раньше всех с гостями.

Улицы Карасяя в этот день напоминали ярмарку: там и сям стояли телеги, в которых ночевали приезжие гости, благо было тепло. То и дело приезжали разукрашенные лентами и цветами повозки. На дугах звенели колокольчики, как во время свадебных выездов. По улицам скакали всадники. Тех коней, которые будут участвовать в скачках, водили на поводу, кормя сырыми яйцами. Гости из ближайшего городка приехали на велосипедах, а один горожанин притарахтел на мотоцикле.

Парни, одетые в яркие сатиновые и ситцевые рубашки, горланили песни. Гармонистов и кураистов вскоре перетянули к себе девушки. Красавицы к сабантую сшили себе новые платья. Целый месяц не до сна было портнихе Айхылу!

Все шли в одну сторону — к подножию Девичьей горы, где обычно проводились сабантуи.

— Из города приехали артисты, — сообщил Давлет.

— Значит, спектакль будем смотреть. Я по «Галиябану»[11] соскучился…

— Что с тобой, Буран? Как можно в такой день скучать! — засмеялся Хайдар. — Смотри, вон лесные цари шествуют!

Трое рослых мужчин вели крупных медведей.

— С гор спустились, — заметил Давлет.

— Оттуда пришли не только медведи, но и силачи. Как бы они не осрамили нас. Кто нынче будет отстаивать честь Карасяя?

— Найдутся, — неопределенно ответил Буран.

Он заглядывал в каждое женское лицо; нет, не Камиля.

— Хайдар, давай повеселее!

Гармонист не заставил повторять просьбу. В веселый шум праздника влилась тонкоголосая, многоустая тальяночка, вытворяющая чудеса в руках удалого гармониста.

Три молодца свернули в сторону, чтобы обогнать толпу, запрудившую дорогу, и небрежной походкой пошли прямо по полю, на виду у всего аула, зная, что за ними наблюдают сотни глаз, и среди них немало девичьих…

Давлет гаркнул песню. Хайдар только кивнул головой. А Буран думал об одном: приедет Камиля или не приедет? Может, Зифа решила просто испытать его?

Он не представлял себе, как он встретится с Камилей. Что скажут они друг другу? Невыносимо тяжело первое слово… Отвернуться? Камиля догадается, что он тоскует. Он не намерен давать повод для ее торжества. Быть приветливым, как с чужой? Нет, он не сможет утаить свои чувства. Избегать встречи? До каких пор и ради чего?

Девичья гора похожа на толстую бабу в нарядной юбке… Подошва горы расцвечена празднично одетыми карасяевцами и гостями.

Буран подходил к играющим и, не найдя среди них Камили, переходил к другой группе.

Люди хохотали, глядя на мальчишек — искателей монет, которые пытались достать губами со дна миски с кислым молоком двадцатикопеечную монету. «Сидят как котята с вымазанными в молоке мордочками», — подумал Буран.

До десяти парней состязались в беге. Надев на ноги мешки, нужно было пробежать наперегонки метров двести. Кто быстрее пробежит, тот и получит премию: шаль или сапоги.

Желающих принять участие в этой игре, ловких и изворотливых, было много, еще больше — болельщиков.

Мешок сковывал шаг, болтался в ногах.

— Давай, давай! Не плошай! — кричали кругом.

— Мансур! Ман-сур! — гикали, галдели карасяевцы, воодушевляя своего бегуна.

Вдруг кто-то