Табита

Что плохого в том, что он знал? Блэр обдумывала этот вопрос, по крайней мере, несколько десятков раз, пока сидела в своей квартире, задаваясь вопросом, что для него значит знать ее секрет.

Не то чтобы он собирался кому-то рассказывать. Он ей нравился — действительно нравился. Она доверяла ему. Тосковала по нему. Блэр, наконец, призналась себе, что было приятно, что кто-то узнал; бремя тайны было снято с ее плеч, и больше не нужно было продолжать лгать. Ну, она делала это, но не для всех. Не для него. Блэр почувствовала себя свободнее, чем когда-либо за последние годы, теперь, когда кто-то еще знал. И теперь он приглашал ее на свидание. На свидание. Для Блэр будущее казалось бесконечным…

Мои пальцы ловко бегают по клавиатуре ноутбука, и я колеблюсь. Стоит ли мне удалить некоторые предложения? Выдаст ли меня какое-нибудь из них, если кто-то из моих знакомых прочтет это? О, кого я пытаюсь обмануть — единственный человек, читающий мои работы, — это Коллин, и он никому ничего не расскажет.

Так ли это?

Я смеюсь над этой идеей, считая ее абсурдной. Быстро делаю пометку на полях своего документа, нажимаю СОХРАНИТЬ, закрываю ноутбук и встаю.

Подойдя к своему шкафу, я распахиваю дверцу и упираюсь руками по обе стороны дверного проема, на мне только бюстгальтер телесного цвета и трусики в тон. Я изучаю варианты одежды, прежде чем направиться прямиком к платьям.

Достав великолепное изумрудно-зеленое платье с запахом, прикладываю его к телу, провожу рукой по всей длине ткани и решаю, что это идеальное платье для свидания.

Цвет насыщенный, с оттенком драгоценного камня, он оттеняет румянец моей кожи и светлые волосы. Я никогда не носила его, не было случая, так что бирки все еще остались, свисая с рукава. Осторожно снимаю их и бросаю в мусорное ведро под раковиной в ванной.

И я могу лгать своей семье и друзьям о том, чем занимаюсь в свободное время после работы, но не буду лгать себе об этом свидании.

Я взволнована.

Нет.

Нет, для этого должно быть более подходящее слово…

Эйфория. Нервы? В приподнятом настроении. Мое тело положительно гудит от предвкушения.

Я кладу одну руку на живот, надавливая на него, чтобы успокоить укоренившееся волнение, делаю вдох, выравнивая дыхание, и вешаю зеленое платье на крючок у душа. Глубокий вдох, Табита. Вдыхай через нос, выдыхай через рот.

Почему я так нервничаю? Мои руки поднимаются к лицу; щеки пылают. Будто в огне.

Боже, я горю — из-за него.

Чувствую, что…

Чувствую, что это начало чего-то важного. Как будто в ту минуту, когда я выйду за эту дверь, моя жизнь изменится.

Это странно? Сумасшедше? Слишком мелодраматично?

Какая разница! Мне двадцать четыре года, черт возьми. Достаточно взрослая, чтобы относиться к этому свиданию более спокойно, а не как взбалмошная шестнадцатилетняя девушка, отправившаяся на свое первое свидание.

Первое свидание.

Первый поцелуй.

Первое... все.

С Коллином Келлером, из всех людей.

После того, как щелкаю выключателями вокруг туалетного столика у раковины, один за другим, пока вся комната не загорается, я выдвигаю табуретку, которую обычно держу под стойкой, и сажусь.

Изучая себя в зеркале, размышляю, как накраситься. Эффектный образ или простой? Глянцевый или матовый?

Смоки или — тпру! Что, черт возьми, я вообще говорю?

Да, теперь действительно кажусь сумасшедшей!

Мои светлые волосы собраны в гигантские бигуди, и оставляю их остывать, пока наношу макияж, руки дрожат от волнения, когда я пытаюсь осторожно нанести тушь, чтобы она не слиплась, и едва сдерживаюсь, чтобы не попасть себе в глаз. Едва.

Опираюсь руками о стойку, делаю несколько успокаивающих вдохов и смотрю на свое отражение, прежде чем взяться за копну густых волос, собранных на голове.

Бигуди снимаю по одному, и светлые волны свободно падают мне на плечи. Я добавляю крем для укладки, чтобы устранить завитки, и закрепляю.

Как только с этим делом покончено, роюсь в ящике с косметикой в поисках темно-сливовой матовой помады, которую Грейсон подарила мне на День Рождения — она называет ее своей «счастливой праздничной помадой», — провожу несколько раз по губам, а затем причмокиваю.

Преобразившись, смотрю на свое отражение.

Встряхиваю локоны.

Вдох, выдох.

Решение принято: я больше не буду сопротивляться ему, если он хочет продолжать приглашать меня на свидание. Если хочет отправлять электронные письма, сообщения и разговаривать по телефону. Если захочет затащить меня в постель. Вообще не буду сопротивляться ему. Поступать так было бы глупо, а я не дура. Да, ложь нужно прекратить.

Я собираюсь начать с признания того, что Коллин Келлер действительно заставляет меня что-то чувствовать.

Он заставляет меня чувствовать себя умной и забавной.

Он заставляет меня чувствовать себя желанной.

Он вселяет в меня надежду.

Тьфу. Как это раздражает.

***

Коллин

Я физически не могу заставить себя перестать пялиться.

Табита великолепна.

Бросаю на нее еще один косой взгляд через машину, мои глаза оценивающе осматривают ее ноги, скромно скрещенные в лодыжках. В этот самый момент разрез на ее платье раздвигается, обнажая полоску загорелого бедра.

Сосредоточься на гребаной дороге, Коллин, Господи.

Очевидно, я полностью перестал притворяться крутым.

Чертовы нервы.

Когда я сжимаю руль так, что белеют костяшки пальцев, мои ладони действительно начинают потеть, и не только потому, что рядом Табита и она сногсшибательна, но и из-за того, что запланировал. Ей это либо понравится, либо... она никогда больше не захочет меня видеть.

Или даст мне пощечину, что, честно говоря, было бы чертовски жарко.

Она согласилась на это свидание. Один шанс. Последнее, что хочу сделать, это все испортить. Тем не менее, я совершу все возможное, не спрашивая совета у своей сестры, и это был единственный известный мне способ.