бросаю им в лицо Яру, – у меня туфли грязные, вытри. До блеска, Яр, я хочу видеть свое отражение.

Муж подхватывает платочек и начинает медленно и с усердием натирать мою черную лаковую туфельку. Он наклоняется и проводит по лаковой поверхности языком, затем снова платочком. Меня это дико возбуждает, видеть, как он покорно сидит передо мной на коленях и готов выполнить любую, даже самую мою дикую прихоть.

И это не ради красного словца. Даже если я скажу выйти на улицу голым – он сделает. Скажу подняться наверх и прыгнуть с крыши – тоже. Нет никаких ограничений. Поэтому так важно, чтобы доминант умел использовать свою власть и чувствовать границы дозволенного. А еще важно уметь видеть, что нужно подчиняемому в данный момент. Боль? Унижение? А может простая рутина?

Последние месяцы Яр слишком возбуждён, он в отчаянии и не может ясно мыслить. Поэтому так много дергается и совершает ошибок. Моя задача дать ему почувствовать себя в безопасности, помочь вернуть контроль над собственной жизнью.

– Расскажи, Яр, что тебя беспокоит? И завязывай уже с туфлями, они как зеркало. Я хочу, чтобы ты снял с меня чулки и вылизал мои ноги.

Муж медленно снимает с меня туфли, тянется пальцами к кромке чулок и очень медленно скатывает их по ногам. Все это время он молчит, ему нужно собраться.

Я прикрываю глаза, когда чувствую, как его губы и язык касаются моей кожи. Он целует пальчики и свод стопы, проводит по ним языком, покусывает. Фуд-фетиш один из самых любимых у Яра.

– Я боюсь, ты уйдешь к Илье или Роману, – наконец выдавливает он из себя. Признание дается мужу с огромным трудом. Он останавливается и не может поднять на меня глаза, – мне больше нечего предложить тебе, а ты привыкла к другому уровню жизни, такому, который я в ближайшие годы вряд ли смогу тебе обеспечить.

– Продолжай, ты остановился, Яр. Стал совсем непослушным и за это плюс три удара.

Муж сглатывает и возвращается к тому, что он начал. Его язык путешествует по моей коже, пока не добирается до внутренней стороны бедра и еще ближе, туда, где уже совсем жарко. Но он не решается продолжить, не получив разрешения.

– Давай, Яр, не останавливайся. Сделай мне приятно, но не доводи до оргазма.

Впереди порка и я хочу быть максимально возбужденной, чтобы получить от нее такое же удовольствие, как и Яр. Все завязано на сексе и боли. Вместе это гремучее сочетание, которое вызвало у нас обоих стойкую зависимость.

Муж прикасается к губкам и проводит по ним языком, толкается между ними. Я ерзаю в нетерпении и раскрываюсь для него максимально широко.

В моей голове крутятся его слова о том, как сильно Яр боится потерять меня. Илья и Роман. Вот что у него в голове.

– Достаточно, – я томно выдыхаю, и муж замирает, – пора приступать к десерту.

Встаю и беру в руки хлыст, прикасаюсь грубой кожей к спине Яра. Он немного подрагивает и сжимает кулаки.

– Ударов будет тринадцать, я не хочу слышать ни звука. Иначе мы начнем сначала, ты понял?

Яр кивает.

Разматываю хлыст и стараюсь примериться. Он длинный и сделать это довольно сложно, но когда я боялась трудностей. Замахиваюсь и рассекаю воздух без предупреждения. На спине Яра появляется длинная алая полоска. Втягиваю в легкие воздух и сжимаю бедра, вместе с ударом чувствую, как мое тело прошивает импульс возбуждения. Вот за это я и люблю порку. Она не только для Яра, она для меня. Подхватываю длинный хлыст и дразню мужа, касаюсь его спины, ласкаю им.

Еще один замах и снова удар, внутри опять сладкая истома, которая разбегается по всему телу и делает соски острыми и твердыми.

Такая сладкая пытка для нас обоих. Обхожу Яра, чтобы оценить его состояние. У него уже стоит, и я даже вижу каплю смазки, которая выделилась на головке члена.

– Плохой мальчик, ты возбудился. И не стыдно тебе, Яр? Я тут тебя наказываю, а ты готов кончить как прыщавый юнец после второго удара, – смеюсь над ним, издеваюсь. Желваки на его щеках играют, кулаки сжимаются крепче, но ничего не происходит. Ему нужно даже это, чувствовать себя максимально униженным.

– Ну, раз тебе так нравится, давай продолжать, – наматываю хлыст на руку, чтобы сделать ее короче и делать более точные удары, – думаю, мы не будем растягивать, я хочу быстро, – в моем голосе появляются стальные нотки.

Удары сыплются один за другим, отчего Яр сжимается, но молчит. Последний удар самый сильный. Я так вошла в раж, что кожа в некоторых местах лопается, и кровавые ручейки сбегают по спине.

Иногда в такие моменты я не помню себя, чувствую только это порочное жестокое желание, которое рвется у меня изнутри. Вид крови распаляет и дурманит окончательно. Хорошо, что удары всегда четко определены, и я никогда не позволяю себе превысить их количество. Как бы сильно мне ни хотелось, по отношению к Яру это нечестно.

Бросаю хлыст на пол и пытаюсь отдышаться, на всем теле выступил пот, и волосы прилипли к коже. Я еще не кончила, но очень хочу. Поэтому тяну Яра за плечо и заставляю распластаться по белоснежному ковру, который впитает следы моей преступной страсти.

Он падает почти без сил и смотрит на меня через пелену тумана. Досталось Яру сейчас очень сильно, но меня это мало волнует. Сажусь сверху на него и тяну за молнию корсета, чтобы избавиться от ненужной одежды. Хочу быть голой, дикой, такой, какой создала природа.

Яр выгибается, когда я опускаюсь на его член, и из его горла вырывается рваный хрип, смешанный с моим именем. Но сейчас я сосредоточена только на своих ощущениях, мне важно только свое удовольствие. Двигаюсь быстро и жестко, царапая кожу на его груди в кровь.

Все тело настолько возбуждено, что ощущения почти невыносимые. Мои движения больше похожи на удары, комната вокруг нас исчезает и меркнет свет. Все внутри скручивает спиралью, сжимает и спрессовывает, чтобы в один момент выстрелить ярким болезненным оргазмом. Тело трясет и дергает, следом за фрикциями наваливает расслабление, и я безжизненно приземляюсь на грудь Яра. От переизбытка эмоций из моих глаз льются слезы и слабые поскуливания рвутся изнутри.

Мы так и лежим, не шевелясь, пока за окном не становится темно окончательно.

– Ты как? – Яр прерывает тишину и осторожно прикасается к моим волосам.

– Я? – усмехаюсь саркастично, – милый, ты весь в крови.

– Плевать, мне хорошо, – его голос все такой же спокойный, как и во время сессии.

– Яр, никто и никогда