— Божественный, не лучше ли отложить все разговоры до утра, а сейчас отдать должное вину и еде? Выпей вина, ты же Дионис.

Остальные тоже не могли дождаться, когда же, наконец, их Дионис пригубит свой кубок, чтобы и самим иметь возможность отдать должное напиткам и угощениям. Антоний поднял свой кубок:

— Пью за хозяйку этого судна, богиню любви Афродиту.

Клеопатра в ответ подняла свой:

— И за бога Нового Диониса!

Вино было великолепным! Кубки тут же наполнили снова. Разнообразие подаваемых блюд ошеломило пировавших не меньше, чем убранство зала, многие даже не подозревали, что можно приготовить столько вариантов рыбы! Луций заметил кому-то из соседей:

— Лукуллов пир по сравнению с этим просто вечеринка.

Его поддержали. Отовсюду раздавались голоса:

— Марк, тебе следовало давно пригласить царицу, чтобы она пригласила нас!

— Я готова пригласить вас всех в Египет, но при одном условии.

— Каком?!

— Вы будете защищать меня.

Надо ли говорить, что десяток глоток рявкнуло о готовности делать это?

— Марк Антоний, а ты?

Тот чуть нахмурился:

— У меня есть свои владения, чтобы их защищать.

Подливая ему вино и снова показывая свою роскошную грудь, Клеопатра чуть усмехнулась:

— Я не о владениях говорю, я спрашиваю тебя как женщина. Тебе нравятся мои девушки?

Она так быстро перевела разговор на служанок, что Антоний не успел сообразить, что ответить. Его глаза пробежали по залу и снова вернулись к груди царицы. Та едва заметно улыбнулась. Добавленное в вино зелье действовало как надо.

Остальные гости тоже распалились, отпускаемые ими шуточки по поводу красивых служанок становились все вольнее. Казалось, царица должна обидеться, но она и глазом не вела, принимая все как должное и даже сама отпуская некоторые шуточки. Удивительно, но при всей их вольности шутки Клеопатры не были ни грубыми, ни пошлыми, ни развратными.

К концу пира Антоний, уже не зная, что еще говорить, громко похвалил пиршественную залу. Царица улыбнулась:

— Не стоит похвалы, но если тебе нравится, дарю все это.

Гости ахнули.

— Девушки тоже ваши. Поверьте, они не только красивы, но и умны, и опытны. Выбирайте каждый свою. Они знают латынь и могут поговорить на любую тему.

Пока гости выбирали себе служанок, сама Клеопатра о чем-то спросила Марка Антония. Тот ответил, постепенно стал рассказывать, она задавала вопросы, толковые, несмотря на то что речь шла об армии, восторгалась, ахала… Оглянувшись, Марк обнаружил, что всех красоток разобрали, ему самому служанки просто не осталось. Царица понимающе улыбнулась:

— Я постараюсь заменить тебе служанку. Я тоже знаю латынь и могу вести беседы на многие темы.

— Даже любовные? — хрипло поинтересовался Марк Антоний.

Несколько секунд Клеопатра внимательно смотрела в его глаза, Антоний, казалось, утонул в ее синих омутах, ставших совсем темными, в глубине которых отражавшееся пламя светильников превращалось в огненные всполохи.

— Да, если дойдет до этого.

Сказано совсем тихо. Марк Антоний понял, что вынужден завоевывать ее внимание и благоволение! И странное дело, он был готов на это! Он, властелин огромных земель, перед которым падают ниц многие и многие цари, будет стараться понравиться этой женщине, забыв о том, что дома жена, да еще какая!

О каком отчете могла идти речь? Если бы сейчас эта женщина попросила присутствующих отправиться уничтожать ее врагов, они не пошли бы только потому, что идти не в состоянии, но поползли и загрызли бы этих врагов собственными зубами. Антоний был готов возглавлять.

Понимая, что должен ответить таким же пиром, Марк Антоний пригласил царицу на следующий день к себе.

— Правда, моим поварам далеко до твоих, царица, они всегда потчевали простых воинов. Поэтому таких угощений, — он обвел рукой вокруг себя, — не обещаю.

— Я это понимаю, а потому приглашаю всех еще раз посетить мои чертоги, — она чуть лукаво улыбнулась, — пока у моих поваров не иссяк запас придуманных блюд, а у меня запас золотой посуды.

— Ты намерена каждый раз дарить нам посуду?

— Посмотрим, — снова улыбнулась царица.

На следующий вечер гости возвращались домой в сопровождении рабов-носильщиков, тяжело груженных всякой всячиной, мальчиков-рабов, несущих светильники и ведущих под уздцы лошадей в золотой сбруе.

Самого Антония все больше увлекала царица, ее умение поддерживать любой разговор, даже если слышались довольно грубые солдатские шуточки. Клеопатра словно опускалась к ним, простым смертным, с небес и своим присутствием облагораживала земное сообщество. Они не могли не вспоминать Цезаря, хотя Клеопатра сразу дала понять, что для нее это слишком болезненная тема. Теперь Марк Антоний понимал, чем эта в общем-то не слишком красивая женщина могла увлечь божественного Цезаря. А Клеопатра невольно сравнивала утонченного Гая Юлия с его более молодым преемником Антонием. Да, Марк не умел вести беседы, да, его шуточки были плоскими и часто грубыми, да, он не умел даже ухаживать, как Цезарь… Но было в Марке Антонии что-то такое, что сильно влекло царицу.

Вечером после второго пира, принимая ванну, она задумчиво произнесла:

— Чем он меня влечет? Зачем он мне?

Хармиона тихо ответила:

— Он мужчина.

— А остальные нет?

— Он равный тебе мужчина.

Глаза Клеопатры чуть сощурились. А ведь Хармиона права, вокруг царицы три года были только мужчины ниже ее по положению. И дело не в том, что у Протарха нет таких богатств или он рожден не в царской спальне, что Аполлодор счастливо женат. Антоний тоже не царской крови, но он по складу характера правитель. Бестолковый, наивный грубиян, но он из тех, за кем идут многие, кто обязательно приходит к власти.

У Антония власть совершенно законно, законно не в смысле буквы закона, а потому что он достоин власти. Другое дело, что удержать ее надолго не сможет, но завоевать — обязательно. Сидевший в Александрии без денег, без помощи извне Цезарь тоже не был завидной фигурой, но от него тоже пахло той самой властью. И этот запах для Клеопатры самый заманчивый. Она уже понимала, что заполучит Антония, чего бы это ни стоило.

На следующий вечер Антоний все же зазвал царицу к себе. Но, как ни старались Марк и жители Тарса, ни превзойти, ни даже догнать Клеопатру им не удалось. Понимая это, он первым пошутил по поводу убожества своей фантазии и неумения тратить средства. Клеопатра неожиданно серьезно согласилась:

— Этому надо учиться. В Александрии я могла бы преподать несколько уроков, но здесь и мои средства ограниченны. Хотя я все же могу увеличить стоимость этого пира на несколько сотен тысяч сестерциев.