— Очень тесен. — Томми рассказывает историю о том, как его дедушка приехал сюда и выиграл домик в карточной игре, о ферме рождественских елок, о переезде Фрэнки сюда, а затем об их бурной интернациональной свадьбе.

— Что привело тебя сюда? — спрашиваю я.

— Я, э-э, получил травму на работе. — Он неловко ерзает. — Пришлось уйти в отставку. Увидел возможность инвестировать сюда и быть ближе к Фрэнки и Луке. В дополнение к желанию перетянуть сюда родителей после того, как их обманули, наша семья разрознена, и я искал что-то, что могло бы снова объединить нас всех. Чтобы мама и папа гордились мной.

— Это действительно очень благородно. — Не стоит беспокоиться, что моя семья разбросана, бабушка и Надин были всем, что у меня осталось, за исключением нескольких дальних кузин. Я открываю папку на первой странице и читаю: — Почему я хочу открыть пироговую: чтобы почтить память моей бабушки и заставить ее гордиться собой, а также создать сообщество и установить связь с людьми.

Томми ищет своими глазами мои, потому что у нас одна и та же цель.

— Может быть, это все-таки сработает, — говорю я.

— Ты когда-нибудь сомневалась?

— Да, как раз тогда, когда ты сказал, что у тебя нет опыта работы в ресторане.

Его плечи трясутся от смеха.

— Спасибо за честность.

— Всегда. — За исключением моей влюбленности. Пока я оставлю это при себе.

— Ты готова это сделать? — спрашивает Томми.

Я включаю верхний свет, освещая магазин на фоне все более темнеющего неба.

— Мой ответ «да».

Мы теряем себя в следующие часы, снимая ткань с мебели и техники, делая инвентаризацию того, что здесь имеется, и проводя мозговой штурм, как мы сможем готовить пиццу и печь пироги одновременно.

Сначала я подумала, что мистер Марли предлагает мне заняться бизнесом с прыщавым разносчиком пиццы. Отнюдь. Томми оказался полной противоположностью — выше, чем я помню, шире в груди, сильнее, и черты его лица стали мужественнее. Высокий, смуглый и красивый, словно произведение итальянского изобразительного искусства.

— Столы и стулья в приличном состоянии, — говорит Томми, осматривая их.

Вырванная из своих мыслей — если кто-то и тоскует, так это я — пытаюсь сформулировать ответ.

— Если купим несколько скатертей, то временно обойдемся, пока не сможем позволить себе новые столы.

Несмотря на то, что мы двигаемся, внутри помещения холодно. С другой стороны, мне всегда холодно. Невольно я придвигаюсь ближе к Томми.

— Мне нравятся классические скатерти в красную и белую клетку, — говорит он, напоминая мне о типичном стиле пиццерии.

— Для магазина пирогов я представляла себе нежные оттенки бледно-розового, светло-зеленого и кремового цветов, но это не подойдет для пиццерии. — Вспомнив о свадебных цветах Кэсси, у меня появляется идея, и я ищу то, что у меня на уме, на своем телефоне. — Что ты думаешь об этой палитре?

Томми читает названия цветов:

— Бордово-коричневый, средне-зеленый, бежевый и тыквенный. Я мог бы с этим жить.

— Отлично. Здесь грязно, но мы можем убраться без проблем.

— Нико поможет. Лука починит разбитое стекло. Что еще?

Мы переходим к прилавку.

— Помню как несколько раз приходила сюда со своим дедушкой, когда я была ребенком, как делала заказ. — Я стою слева, где в нижней части витрины можно было бы хранить пироги, а в верхней со стеклянными полками, пиццу по кусочкам. — А оплачивала здесь.

Томми нажимает кнопку на старомодном металлическом кассовом аппарате. Ящик открывается со звоном. Внутри несколько скрепок, монетка из игрального автомата, которого больше нет, и немного ворса.

— Все еще работает.

— Многообещающе.

Мы переходим на кухню, и Томми держит руки перед духовкой коммерческого размера.

— Включил эту штуку заранее, и она выделяет тепло. Завтра принесу кое-какие инструменты и осмотрю дровяную печь, чтобы убедиться, что ею безопасно пользоваться.

— Я и забыла, что ты изучал пожарную науку. Ты, должно быть, знаешь шефа Хокинса.

— Встречались несколько раз. Хороший парень. Мои знания пригодятся, даже несмотря на то, что я больше не работаю в этой области. — Томми говорит тяжело, как будто каждое слово весит столько же, сколько мешок муки. Затем, как бы продолжая, тот спрашивает: — Что-нибудь еще?

Направляюсь к туалету, чтобы убедиться, что сантехника в рабочем состоянии. Открываю дверь и отпрыгаю обратно в объятия Томми. Они сильные и защищают меня.

— Что там?

Дрожащим пальцем я указываю на туалетную комнату.

— Там... там... какая-то мерзость.

Томми хмуриться, выходит передо мной и смотрит на гноящуюся зеленовато-розовую штуку с черными пятнами, плавающую в унитазе, прежде чем закашливается в ладонь и захлопывает дверь.

Мы снова собираемся в столовой, как можно дальше от неприятного запаха.

— Не все знают, но пожарные делают больше, чем тушат пламя и спасают котят с деревьев. — Он медленно качает головой. — Я видел много ужасных вещей, но ничего подобного.

— Это ужасно. Но что это такое?

— Определенно какая-то мерзость.

Выражение лица серьезное, наши взгляды встречаются, и мы оба разражаемся смехом.

— Серьезно? — спрашиваю я, когда у меня перехватывает дыхание.

— Честно говоря, понятия не имею. Может быть, что-то забилось в стоке и гниет там. Когда я купил свой дом, мне пришлось нанять сантехника. Я позвоню ему и узнаю, сможет ли он приехать сюда, чтобы посмотреть.

— Если он решиться туда войти.

— Я посоветую ему взять с собой защитный костюм.

Несмотря на содержание этой дискуссии, Томми встречается своими глазами с моими. Моя челюсть слегка дрожит, но я пытаюсь выдержать его взгляд и понять, что за этим кроется.

Мы продолжаем с того места, на котором остановились, до инцидента с Кэсси в общежитии колледжа или после? Как друзья или с той влюбленной химией, о существовании которой я поняла только позже, после того, как чрезмерно проанализировала наши отношения во время долгих периодов одиночества?

Губы Томми кривятся, а глаза сверкают.

Что бы ни находилось в ванной комнате, оно издает булькающий звук. Я вздрагиваю, нарушая момент.

Мы снова смеемся, а когда останавливаемся, на моих губах появляется улыбка, которая, я уверена, совпадает с улыбкой Томми. Это похоже на улыбку, которой мы обменивались после фиаско с попкорном в колледже и много раз после этого.

— Знаешь, здесь много работы, но я не думаю, что это будет так уж