просто навестил приятеля и пошел домой, — завтра ты был бы готов порвать с твоей организацией? Нет, нет, не отвечай сразу! Даю тебе сколько хочешь времени на то, чтобы подумать… час, два часа…

Ю л е к (пораженный). Как? Вы не шутите? Вы согласились бы…

Я г м и н. Не говори, не говори ничего, мальчик! Каждое твое слово, необдуманно сказанное, грозит нам катастрофой — или тебе, или мне! (Отвернувшись. Про себя.) Мне во всяком случае! Да, мне во всяком случае!

Ю л е к (в смятении). Но это же значит — предать! Скажут: трус, дезертир! Как мне потом смотреть им в глаза?

Я г м и н (с силой). Так, как ты смотрел не раз в глаза смерти!

Ю л е к (в отчаянии). Ах, что вы знаете? Ведь они меня убьют! Трусов и дезертиров всегда убивают! (Голос его обрывается.) А я… я хотел бы жить! Мне часто казалось, что жить не стоит — зачем? Но вы мне скажите… вы умный и опытный человек… Ведь я еще не жил! Мне было пятнадцать лет, когда я в первый раз убил человека… немца, и с тех пор… с тех пор…

Резко дребезжит колокольчик над дверью веранды.

(Вздрогнув.) Что это?

Я г м и н. Кто-то звонит у калитки. (Подходит к окну.)

Ю л е к (тревожно). Не видите кто?

Я г м и н (открывает окно, кричит). Кто там?

М а т и л ь д а (за калиткой). Свои, пан директор.

Я г м и н. Минутку! Сейчас отопру. (Закрывает окно и оборачивается.) Это твоя сестра, Юлек!

Ю л е к (растерянно). Матильда? Как? Как же теперь быть? Что мне делать? Я не хочу, чтобы она меня… здесь, у вас…

Я г м и н. Но я должен ее впустить. Это, наверное, тебя ищут.

Ю л е к. Если она меня застанет здесь… Нет, нет, это невозможно! Умоляю вас, спрячьте меня где-нибудь. Нельзя, чтобы она меня увидела!

Я г м и н. Но разговор наш еще не окончен. (Озирается. Взгляд его останавливается на двери в спальню.) Если даешь слово, что не убежишь…

Ю л е к. Клянусь вам!

Я г м и н (открывает дверь в спальню). Иди туда.

Ю л е к (на пороге). Но умоляю вас, не говорите ничего Матильде.

Я г м и н. Постараюсь.

Я г м и н  закрывает за ним дверь, выходит на веранду и через минуту возвращается с  М а т и л ь д о й.

М а т и л ь д а. Простите, пан директор. Я вам сейчас все объясню.

Я г м и н. Заранее уверен, что будете прощены. Присаживайтесь.

М а т и л ь д а. Я только на минутку. Шла из милиции, увидела у вас свет и вот решилась…

Я г м и н. Вы были в милиции? Зачем?

М а т и л ь д а. С моим братом что-то стряслось. Ушел из дому в три часа, и до сих пор нет его. Мама так беспокоится… Пришлось идти в милицию. К несчастью, там ничего не знают.

Я г м и н. К несчастью? Хорошо, что не знают. Они могли бы знать только в том случае, если бы стряслась беда. Таков уж удел милиции!

М а т и л ь д а. Да, вы правы, но это — слабое утешение. Я очень беспокоюсь… оттого я так сильно дернула ваш звонок… Пожалуйста, извините меня…

Я г м и н. Это понятно — вам хотелось поделиться с кем-нибудь своей тревогой. Чего тут извиняться?

М а т и л ь д а. Все-таки… Я, может быть, помешала вам работать!

Я г м и н. Работать? Знаете, что я делал до вашего прихода? Это трудно объяснить. Боролся — скажем так.

М а т и л ь д а (осматривается). Господи, да с кем же?

Я г м и н. С самим собой. А ведь мне всегда казалось, что я человек уравновешенный и цельный. Как можно ошибаться в самом себе! Ну что же вы не садитесь?

М а т и л ь д а. Нет, я тороплюсь. Мама ждет и, наверное, нервничает. (Подходит к письменному столу.) Я забежала к вам просто так… чтобы услышать доброе слово. Дома сегодня весь вечер так уныло… (Неожиданно замечает на столе фотографию, берет ее в руки.) Пан директор! Откуда у вас…

Ягмин делает движение, словно хочет ей помешать, но, видя, что поздно, отходит, опустив голову.

М а т и л ь д а (не отрывая глаз от фотографии, весело). Да ведь это Юлек! В детстве… У нас дома, в мамином альбоме, есть такая же самая… (Машинально перевертывает фотографию и, прочтя надпись на обороте, ошеломленно смотрит на Ягмина.) Пан директор! Что это? Откуда вы ее…

Я г м и н (спокойно, не глядя на Матильду). Эту фотографию мне прислали во Францию восемнадцать лет назад.

М а т и л ь д а. Но тут написано… Это же мамин почерк!

Я г м и н. Да, это ее почерк…

М а т и л ь д а. Господи! Значит, вы… вы…

Я г м и н (мягко). Теперь вам понятно, почему я вас так встретил, когда вы пришли ко мне просить службы?

М а т и л ь д а. Да, я помню, как вы на меня посмотрели, когда услышали мою фамилию. (Помолчав, тихо.) Сейчас мне стало понятно и многое другое… Боже! Боже! (Вдруг горячо.) Нет, нет! Ничего не понимаю! Не умещается это у меня в голове! Вот смотрю на вас и жду, что вы сейчас рассмеетесь мне в лицо. Это какая-то ужасная, нелепая шутка…

Я г м и н. Нет, панна Матильда, не шутка. Боль всей моей жизни.

М а т и л ь д а (решительно). Я пойду, пан директор… Мать… мне надо поскорее вернуться к ней!

Я г м и н. Погодите минуту. Вы пойдете сейчас домой, но не одна.

М а т и л ь д а. А с кем же?

Я г м и н. С ним, с Юлеком. Пожалуй, он будет недоволен, потому что я обещал ему…

М а т и л ь д а. Ничего не понимаю!

Я г м и н. Сейчас вы его увидите.

М а т и л ь д а. Как? Он здесь?

Я г м и н (улыбаясь). Да, в той комнате. (Идет в спальню, долго не возвращается. Зажигает там свет и через минуту появляется на пороге растерянный.) Странно! Окно открыто… Значит, он тоже не сдержал слова!

Молча смотрят друг на друга.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Та же комната Окуличей, что в первом действии. Около восьми часов утра. Некоторый беспорядок в комнате свидетельствует о тревогах прошедшей ночи. В открытые окна льется яркий солнечный свет, по временам откуда-то доносятся веселые крики детей.

С а б и н а, укрытая пледом, спит в кресле, прислонясь щекой к его спинке.

Через некоторое время входит  Л е м а н с к а я, за нею  Т е р е з а. Смотрят на Сабину.

Л е м а н с к а я. Ну, слава богу, наконец-то заснула.

Т е р е з а. Такая ночь железного человека с ног свалит, не то что бедную, слабую женщину. Пусть поспит! Неизвестно, что еще ее ожидает.

Л е м а н с к а я. Помилуй бог! Не каркай, Тереза! (Отводит ее в сторону.) Скажи-ка лучше честно, по совести, ты не знаешь, в чем тут дело? Что могло стрястись с мальчиком?

Т е р е з а. Откуда мне знать? Меня его дела не касаются. Иногда лучше ничего не знать.

Л е м а н с к а я. Нехорошо, Тереза! Надо всем интересоваться. Особенно, если это касается близких людей.

Т е р е з а. Нет, иной раз лучше не соваться, а то любопытством только беду накличешь. Особенно нашим бабьим любопытством.

Л е м а н с к а я. Ну-ну, лучше бы ты не умничала! (Помолчав.) Мне разное в голову приходит. Может, нашего Юлека просто завлекли… ну,