В порту запомнили Черткова – он так орал, когда спустился в лодку, а лодка под ним заколыхалась, что мудрено было не запомнить, насмешил он портовый люд на славу.

– А та «Минерва» побежит сперва в Мемель, потом в Гданьск, потом в Копенгаген, потом на север, в Гетеборг, – докладывал Петруха Шумилову.

Они сидели во дворе, завернувшись в домотканые одеяла, довольно грязные, а рядом рыбачка, в чьем доме они остановились, стирала в лохани их исподнее. День был солнечный, портки и рубахи вскоре бы высохли на ветру и приняли тот замечательный запах чистого белья, который после баньки слаще медового. Рыбак, хозяин двора, был по здешним понятиям зажиточный, имел и хлев, и свинарник, и баньку. На нее была вся надежда – с самого Царевиче-Дмитриева, а Ивашка с Анриэттой с Москвы толком не мылись, а спали, не раздеваясь. Для людей, привыкших париться раз в седмицу, это было страх как неприятно.

Анриэтта – та сразу как-то договорилась с рыбачкой и получила ведро теплой воды и драную льняную простыню вместо полотенца. Потом она одолжила у рыбачки какие-то клетчатые юбки и пошла по лавкам.

– Ее дело бабье, – одобрил этот поход Петруха. – И не положено бабе в мужском ходить. В дороге, может, и ничего, Бог простит, а лучше бы в бабьем…

Ему хотелось увидеть эту женщину не в мужском кафтане, с волосами, кое-как убранными под шапку, и не в широких штанах, делавших ее неуклюжей.

– Гетеборг… – задумчиво повторил Шумилов. – Там ему, кажется, делать нечего.

– Если вздумал убежать как можно дальше, то и Гетеборг хорош, – возразил Ивашка, которому Петруха уже рассказал про этот город.

– Или Мемель, или Гданьск, или Копенгаген… – пробормотал Шумилов.

Ему очень не хотелось просить совета у Анриэтты.

Шумилов, имевший хорошую память на чертежи и карты, нарисовал прутиком на земле примерный план местности. От Мемеля шла довольно прямая дорога на Ковно. И далее можно было, сделав порядочный крюк, пробираться к Варшаве, если только целью беглецов была Варшава.

От Гданьска до Варшавы было куда ближе.

Но если Ордин-Нащокин-младший вздумал бежать в Копенгаген, то вряд ли этот город – конечная цель его путешествия. Там никому не нужны письма Алексея Михайловича к царевиче-дмитриевскому воеводе.

– Из Копенгагена он может отправиться в какой-то из шведских городов, объявить себя и снестись со шведским двором, – сказал Шумилов. – Но письма безнадежно устареют. Задумывался ли он об этом?

– Кабы знать, что в письмах! – воскликнул Ивашка.

– Сам бы выпорол дурака плетью! – сердито брякнул Петруха. – А рука у меня тяжелая!

В разгар спора вернулась Анриэтта с немалым узлом и, ни слова не говоря, направилась к баньке.

– Эй, эй! – крикнул ей вслед Петруха. – Первый пар для мужиков, бабы – потом!

Она даже не обернулась.

– Да ну ее… – скучным голосом сказал Шумилов. – Довезем до какого-нибудь города и избавимся, сама сбежит.

Это была некая ревность – нестерпимо знать, что женщина в каких-то мужских делах разбирается лучше мужчины. Шумилов, подьячий Посольского приказа, знал про европейские события немало – из писем, газет, донесений, присылаемых в приказ книг. Анриэтта же изъездила пол-Европы, выполняя поручения кардинала Мазарини, и знала то, о чем в книжках не пишут. Одна беседа о парагвайских иезуитах чего стоила…

Перебрав в пятый раз причины, по которым беглецы могли оказаться в Мемеле, Гданьске, Копенгагене и Гетеборге, московиты спохватились: что-то слишком долго француженка сидит в баньке, не угорела ли. За ней, объяснив на пальцах, в чем дело, послали рыбачку. Та вернулась, разводя руками: Анриэтты в баньке не было.

Оказалось – она незаметно выбралась оттуда и через калитку вышла прямо на морской берег. Там она отыскала заветренное местечко, чтобы высушить длинные волосы. И там же, в дюнах, переоделась.

Она решила, что скромное платье в голландском вкусе пригодится в любой стране. Поэтому выбрала синюю юбку с полосатой каймой внизу, белые чулки (взяла полдюжины пар!), сандалии на деревянной подошве, три белые сорочки, синюю кофту со шнурованием и с рукавами чуть ниже локтя, черную накидку до талии, две кружевные косынки – прикрывать вырез на груди. Косы она уложила и спрятала под маленький чепчик.

Юбка не прикрывала щиколоток, и Анриэтта с удовольствием смотрела на свои ноги – после растоптанных мужских сапог они казались ей совсем крошечными.

В таком виде она и явилась перед московитами.

Ивашка уже знал от Денизы, что носить пестрое в городах на побережье Балтийского моря не очень принято. Узнал он это после попытки купить ей дорогой летник с галунными нашивками, вышитыми вошвами и прочими украшениями, которые она сочла варварскими, хотя вслух этого не сказала. Денизе нравилась простота – лучше всего она себя чувствовала в наряде бегинки.

Петруха тоже знал, что немки и голландки одеваются скромно. А вот Шумилов, который после смерти Алены на женщин не смотрел вовсе, несколько удивился – ему казалось, что француженка должна разрядиться в пух и прах.

Чтобы не видеть ноги в белых чулках и голые почти по локоть руки, он мрачно отвернулся.

Анриэтта подошла и кротко сказала, что баня – к услугам господ московитов.

Господа московиты поднялись с чурбаков, на которых сидели, и Петруха осведомился, как обстоит дело с полотенцами. Оказалось – Анриэтта купила и полотенца. Небольшие, ну да выбирать не приходится.

Потом был скромный обед – жареная салака с хлебом, политый сметаной творог и на большой тарелке какое-то подозрительное темное мясо.

– Что это за птица? – спросил озадаченный Ивашка.

Позвали рыбачку – и, к счастью, оказалось, что «ворона» по-латышски звучит очень похоже – «варна».

– Тут что, ворон едят? – изумился Петруха. Выяснилось – едят, да еще как, целыми бочками заготавливают.

Блюдо отдали доброй рыбачке нетронутым.

И, поев, стали решать, как быть дальше.

– Плыть в Гданьск, – сказала Анриэтта.

– Но мы можем потратить в Гданьске время зря, – возразил Шумилов.

– Их надо искать там.

– Отчего вы так решили?

Анриэтта, прищурившись, поглядела на несговорчивого подьячего.

– Господин Шумилов, не показалось ли вам странным, что ваши перебежчики так скоро добрались до Либавы?

– Нет, не показалось, – упрямо возразил он.

– Господин Шумилов, вы очень образованный человек, но вы совершенно не знакомы с деятельностью лазутчиков. Два человека исчезли возле Крейцбурга и ненадолго показались в Либаве, где сразу же отплыли на пинассе. Между Крейцбургом и Либавой их никто не видел. Чтобы проехать незамеченными, нужно знать окольные дороги, а ваши перебежчики их знать не могли. И на дорогах не висят вывески «Либава – в той стороне». Скорость и незаметность – вам не приходит на ум решение этой загадки?