весьма близкая к панике, а капитан 3-го ранга Збрицкий, пытаясь навести порядок, подобно пирату старых времен, бегал по мостику с пистолетом в руках.

Тогда Ефет, видя, что и на «Стерегущем» тоже что-то случилось, получив разрешение Солоухина, сам решил оказать помощь «Гневному». Выставив вперёдсмотрящих и наблюдателей по бортам и приготовив шлюпку к спуску, «Гордый» медленно, толчками приближался к тому месту, где несколько минут назад «Гневный» наткнулся на свою смерть. Напряженная тишина стояла на ходовом мостике. Все понимали, возможно, еще бессознательно, что кавалерийская лихость, с которой отряд мчался на долгожданную встречу с немецкими линкорами, привела его на минное поле, заблаговременно и незаметно выставленное противником в разгар белых ночей...

Наконец, нос «Гордого» приткнулся к корме «Гневного», и они сошлись корпус к корпусу — два брата, исходившие вместе не одну тысячу миль в условиях нечеловеческих морозов и зимних штормов финской войны. Стонали и кричали раненые. Вокруг «Гневного» сиротливо плавали матросские койки, аварийный лес, щепки; кричали и взывали о помощи выброшенные за борт люди. Не верилось, что это - тот самый «Гневный», который еще несколько минут назад так браво шел головным в строю кораблей. Теперь — с оторванным носом, исковерканными взрывом магистралями, кабелями, листами бортовой обшивки и палубами — он, словно обезглавленная птица, раскачивался на волнах.

На корму «Гневного» спустили шторм-трап, и по нему на борт подорвавшегося эсминца поднялись комдив Солоухин и командир БЧ-У «Гордого» капитан-лейтенант Дергачёв с аварийной партией матросов. Старпом «Гневного» капитан-лейтенант Дмитриев и комиссар Лужин доложили обстановку: убит командир БЧ-5 Ильин и политрук Васильев. Погибли 18 матросов и старшин. Тяжело ранены: командир корабля капитан 3-го ранга Устинов, лейтенанты Свидельский и Баландин, главный боцман Зайцев и много матросов, точное число которых уточняется. Борьба за живучесть, несмотря на все принятые меры, не принесла успехов: вода ломала переборки и затопляла одно помещение за другим.

Распорядившись начать эвакуацию раненых, Солоухин и Дергачёв спустились в машинное отделение «Гневного». Быстро разобравшись, что спасти эсминец уже невозможно, Солоухин доложил об этом на «Максим Горький» Святову. Святов, заслуживший в первые же дни войны свою печально знаменитую кличку «Иван Топитель» за отдаваемые без минуты колебаний приказы добивать поврежденные корабли, распорядился снять с «Гневного» команду, а корабль затопить. На носилках пеньковыми канатами начали поднимать на приспустивший флаг «Гордый» убитых и раненых. Палуба «Гордого» заполнилась воющими и стонущими, наспех забинтованными, обожженными и контуженными моряками «Гневного», многие из которых находились в состоянии шока.

Пока фельдшеры обоих эсминцев Бурбан и Пахоменко делали все возможное, чтобы поскорее распределить раненых по помещениям и каютам, тревожно поглядывавший на небо Солоухин приказал Ефету поспешить с отходом. Отходя малым ходом от «Гневного», Ефет увидел высоко в разрыве облаков два самолета, идущих на юг. Толком опознавать самолеты на кораблях никто не умел. Решили, что это самолеты противника. Дали залп из зениток. Самолеты скрылись в облаках. Занятые самолетами все на мостике «Гордого» неожиданно вздрогнули от тяжелого взрыва. Высокий огненный смерч взметнулся выше матч крейсера «Максим Горький». Когда вода опала, все увидели, что у «Максима Горького» оторвана носовая часть по первую башню. Ужас и оцепенение, близкие к шоку, прорвавшимся в общем, похожем на вой, крике, охватили всех на «Гордом».

На подорвавшемся крейсере у кого-то, то ли у самого Святова, то ли у командира крейсера капитана 2-го ранга Петрова, то ли у сигнальщиков от ужаса начались галлюцинации, поскольку на мачте «Максима Горького» поднялся сигнал: «Вижу подводную лодку противника». Идущий малым ходом «Гордый» на этот сигнал никак не мог отреагировать, но «Стерегущий», на котором капитану 3-го ранга Збрицкому удалось водворить порядок, начал сбрасывать глубинные бомбы. Они рвали море на части, устремляя к небу бело-зеленые султаны. Море стонало.

В 4 часа 47 минут к грохоту глубинных бомб присоединился взрыв мины в параване «Гордого». Корпус корабля сильно подбросило вверх, а затем накрыло волной. Погас свет. Ефет и все стоящие на мостике были сбиты с ног. Взрывом выбросило за борт матроса Немирю, но его тут же вытащили, схватив за волосы. Взрыв и наступившая темнота привели к панике. Ничего не соображая, матросы метались по кораблю. Многие бросались за борт. В темном кубрике электромеханической боевой части, куда поместили большую группу моряков из еще не опомнившегося экипажа «Гневного», началось настоящее безумие. Потеряв контроль над собой, обезумевшие от страха люди, давя друг друга в полной темноте, кинулись к трапу, ведущему на верхнюю палубу. Воем и хрустом костей огласились внутренние помещения «Гордого». Страшная давка на трапе не давала возможности вырваться наверх.

Старшина 1-ой статьи Анисимов и несколько матросов «Гордого» преградили им путь, пустив в ход деревянные кувалды для забития клиньев при заделке пробоин. Гулкие удары кувалдами по головам, ругань, вопли, тяжелая матерная брань смешались в темноте. Загоняя матросов «Гневного» обратно в кубрик, Анисимов обещал размозжить голову каждому, кто попытается без команды выйти на верхнюю палубу.

Через 10 минут на корабле вновь появился свет, заработали механизмы. Эсминец малым ходом, почти на ощупь, выбирался с минного поля. Ефет, сжав ручки телеграфа, был готов мгновенно рвануть их назад, если придется остановить корабль.

В 6 часов 2 минуты почти у самого левого борта коротко сверкнул второй взрыв. Ефету показалось, что залпом ударили сразу несколько орудий. Нос эсминца сначала подняло вверх, затем выгнуло среднюю часть палубы. «Гордый» задрожал и заскрежетал изгибающимся корпусом. Вылетели из гнезд репитеры гирокомпаса. В кают-компании сорвало с креплений столы. Лопнули плафоны освещения. Вышли из строя оптические приборы. Вновь погас свет. Остановилась вторая машина. В помещение третьего котельного отделения и в машины хлынула вода. Многим казалось, что это уже конец. Но на этот раз паники не было. Люди остались на своих местах. Шла яростная борьба за живучесть: крепились переборки, заводились пластыри. Все водоотливные средства работали с полной нагрузкой.

Едва живым выбрался «Гордый» с минного поля, а изуродованный корпус «Гневного» все еще покачивался на волнах. С идущего задним ходом искалеченного «Максима Горького» поступил приказ «Гордому» добить «Гневный» артогнём. Побледнев, артиллерист «Гордого», старший лейтенант Дутиков, дал установку и четыре стотридцатки эсминца сделали первый за время войны залп и не по противнику, а по собственному собрату. Залп за залпом давал «Гордый», в клочья разрывая все довоенные иллюзии и доктрины. После четвертого залпа на «Гневном» вспыхнул сильный пожар. Увеличивая дистанцию, «Гордый», не прекращая огня, отходил малым ходом. Пожар на «Гневном» все больше разгорался, а затем море снова вздрогнуло от страшного взрыва. Высоко взметнулся огненный смерч в сгустках черного дыма