- А мы никуда не пойдем, Cынок, - сказал он с самодовольным выражением лица.

Жаль, что у меня не было под рукой топора. Я бы тут же сунул ему его в лицо. Я не уверен, была ли эта мысль вызвана темнотой, сражающейся внутри меня, или это была часть моей хорошей стороны. В конце концов, убить что-то злое - это ведь не так уж плохо? После взрыва бомбы граница между правильным и неправильным стала размытой.

- Я не могу здесь оставаться, - сказал я Cестре, стараясь не обращать внимания на выражение лица Oтца.

- Я не пойду с тобой. Только не без моей семьи.

Я хотел сказать ей, что они не были ее семьей, но не смог: в конце концов, несмотря на то, какими они стали, они всегда будут ее родителями. Они всегда будут нашими родителями.

- Чего же ты ждешь? - cпросил Oтец с тем же самодовольным выражением лица. - Мы даже отодвинем баррикаду от входной двери. Избавим тебя от необходимости снова лезть в окно.

Я его ненавижу.

- Хорошо, - сказал я после недолгого колебания, пытаясь решить, передумает Cестра или нет.

Но оказалось, что нет.

- Может быть, ты захочешь поесть на дорожку, - сказал Oтец, указывая на мясо на полу в спальне. - Ты ничего не ел со вчерашнего дня. Там тебе понадобится вся твоя сила, если ты собираешься долго прожить...

Я посмотрел на мясо. Отец был прав. Я не хотел его есть, но был вынужден. Если я уйду с пустым животом, то проголодаюсь еще быстрее, как только немного пройдусь. По крайней мере, оставаясь в доме, ничего не делая, я хоть как-то сдерживал голод. Но там, в неизвестности, мне определенно понадобится полный желудок...

- Мы оставим тебя наедине с твоим ужином.

Он ухмыльнулся мне и поманил Cестру из комнаты. Она даже не оглянулась на меня, когда он закрыл за ними дверь.

Я подошел к мясу и поднял его. Конечно, оно было уже не так свежо, как вчера, но вполне годное. В своем воображении я представил себе хороший бифштекс из филе. А потом я откусил кусок, который хлюпнул у меня между зубами.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. До...

Первый укус

Мы все сидели за обеденным столом, перед нами стояли пустые тарелки. Отец сидел во главе стола, Mать сидела рядом с Cестрой, а я был один на другой стороне, несмотря на то, что у меня была возможность сесть на другом конце стола напротив Oтца.

Он позвал нас туда, чтобы обсудить то, о чем мы должны были поговорить. Человек, которого я убил ранее топором, все еще лежал в луже свернувшейся крови перед домом - без сомнения, уже привлекая внимание стаи мух и других насекомых, ищущих легкой пищи.

Отец сказал нам, что это всего лишь мясо. Он сказал нам, что мы должны были представить себе что-то другое - например, бифштекс, - когда будем есть его. Он сказал нам, что это будет легко, если мы не будем думать о том, что делаем. Если бы мы переосмыслили это, то нам было бы гораздо труднее.

Конечно, это был не просто случай, когда Oтец говорил нам, как правильно есть мясо. Кроме того, были и протестующие. Мама на самом деле ничего не сказала; она согласилась с Oтцом, что у нас действительно не было выбора. Но Cестра была против этого. Сто процентов. И я тоже, несмотря на мою первоначальную мысль, что это был лучший вариант. Теперь, когда все это было разложено передо мной (так сказать), эта мысль вызвала у меня отвращение.

- Я попробую первый кусок, - сказал Oтец, - и расскажу вам, каково оно на вкус.

Сестра все еще не выглядела убежденной. Действительно ли имело значение, будет ли Oтец первым или нет? Мысль о том, что он расскажет нам о том, что это было так отвратительно на вкус, как мы думали, конечно же, не помогла бы нам победить наши собственные страхи есть человеческую плоть.

Не могу думать об этом как о человеке.

Это не человек.

Это мясо.

Ничего больше.

И никак не меньше.

Мясо.

- Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать? - спросил он.

Но никто ничего не сказал. Но хотели ли мы этого или нет, было совершенно другое дело. Я уверен, что мы все хотели что-то сказать, но понимали, что в этом мало смысла. В конце концов, не было никакого смысла тянуть это дольше. Отец кивнул головой и встал. Он взял со стола нож - большой мясницкий нож, который принесла Mама, - и направился к двери, чтобы сходить за мясом.

Я чуть было не протянул ему руку помощи. Почти. Но я не смог этого сделать. Мысль о том, что нужно сделать (срезать кожу с еще теплого трупа) перед тем, как начать кромсать его плоть. Я не мог смотреть на тело, а потом засовывать кусочки его плоти себе в рот. По крайней мере, сидя здесь, в комнате, вдали от того места, где разделывалось мясо, я мог притвориться, что все нормально. Я просто сидел в своем доме и ждал, когда Oтец принесет нам обед.

Ничего больше.

И никак не меньше.

Только мясо.

Стейк.

Хороший первоклассный кусок филе. Только что из "Мясницкой лавки". "Блю" - именно такой, как мне нравится.

Ничего больше.

И никак не меньше.

Мой мозг воспроизвел мысленный образ того, как голова отделяется от тела. Я мысленно прокрутил всплеск красного в синее небо. Я мысленно прокрутил в голове картину того, как голова остановилась, и то, как глаза, казалось, остановились на мне (последняя часть мысли явно была дополнительной деталью, которую мое воображение добавило по какой-то причине). Перестань думать об этом. Что случилось, то случилось. Все кончено. С этим покончено. Нет нужды зацикливаться на этом. Это был вопрос о нем или обо мне (и о семье). Я сделал то, что должен был сделать. И уж точно я не собираюсь есть ни кусочка его тела. Конечно же, нет. Я просто сижу здесь и жду, когда Oтец принесет мне бифштекс.

Я люблю бифштексы.

Жаль, что у меня нет с собой чипсов.

Я не знаю точно, как долго Oтец отсутствовал в комнате. Когда он вернулся, с ним была тарелка мяса. Я не смел обращать внимание ни на тарелку, ни на