Гарольд Иванович взял фотографию и принялся ее рассматривать.

— Как я изменился! — сказал он. — Даже не нужно смотреть в зеркало, чтобы понять, как промелькнувшие годы избороздили мое чело морщинами. О годы, годы!

С этими словами Гарольд Иванович прошел за стол, сел и поднес фотографию к глазам.

— У меня еще письмо к вам есть, — сказал Пашка и протянул Гарольду Ивановичу конверт.

— От брата? От Сени? Как я вам благодарен, мои юные друзья! Да вы садитесь, садитесь, отдыхайте, в ногах правды нет, как говорил Цицерон.

Гости послушались. Но как только Алиса опустилась в кресло, она от удивления подскочила — кресло лишь казалось кожаным и мягким. В самом деле оно было искусно вытесано из черного мрамора. Только ударившись об него, можно было понять, что кресло — обман.

Пашка вскочил, потирая ушибленный локоть.

— Это как понимать? — воскликнул он. — Зачем вы обманываете людей?

— В чем дело? — Гарольд Иванович поднял голову и удивленно уставился на Пашку сквозь очки.

— Это же не кресла, а камни!

— Ах, да. — Гарольд Иванович виновато улыбнулся: — Я виноват! Эти кресла стоят здесь так давно и так давно в них никто не садился, что я сам поверил, что они кожаные. Господи, как бежит время! Поймите, я старею, я теряю память, я становлюсь рассеянным. И мне так дороги все воспоминания о моем земном прошлом, о нашей с Сеней квартире, о дедушкиных креслах, что я стараюсь поддерживать в себе иллюзию того, что жизнь продолжается. Да, жизнь моя явно уже прекратилась, но я себя обманываю… Простите старого немощного человека.

— Ничего, — смутился Пашка, — я понимаю. Просто от неожиданности…

— Хотите, я уступлю вам мой стул? — Гарольд Иванович даже приподнялся. — А я постою…

— Нет, что вы! — возразил Пашка. — Сидите, я не устал.

Наступила тишина. Гарольд Иванович снова углубился в чтение письма.

Пашка отошел к полкам, стал смотреть на корешки книг. Потом, не подумав даже, что надо попросить разрешения, протянул руку, чтобы достать одну из книжек. И тут же отдернул руку, потому что между пальцами и стеллажом пролетела голубая искра.

— Ой! Током бьет!

— Что? — Гарольд Иванович был раздражен. — Из-за вас я не могу дочитать письмо! Что еще стряслось?

— Я хотел взять… А оно ударило.

— Это остаточное электричество, — сказал Гарольд Иванович. — Возможно, вам приходилось об этом слышать. Электричество накапливается в горных породах.

Алисе показалось, что глаза Гарольда Ивановича за толстыми стеклами очков улыбаются. Или ей это показалось? А его указательный палец дотрагивается до кнопки посреди стола.

— Не расстраивайтесь, Павел Гераскин, — продолжал Гарольд Иванович. — Это не настоящие книги. Откуда мне здесь их добыть? Это лишь корешки, выточенные из камня. Как ученый и интеллигентный человек я не мыслю себе существования без библиотеки. За долгие годы я выточил эти стены — точную копию библиотеки моего дедушки. Видите — вот полное собрание сочинений Чарльза Дарвина. А это моя любимая книга — произведение французского энтомолога Фабра. Он так интересно писал о муравьях! А дальше справочники, справочники, словари. Но есть книги для развлечения. Да, я не чужд этому. Видите «Пиквикский клуб» Диккенса? А это его же роман «Айвенго».

Алиса послушно смотрела на корешки. На них золотом вытиснены названия. Но ведь «Айвенго» написал не Диккенс, а Вальтер Скотт! А тут написано: «Диккенс».

— Простите, — сказала она.

Но Пашка ее опередил.

— Смешно, — сказал он. — Любой ребенок знает, что «Айвенго» написал Вальтер Скотт.

— Что? — Гарольд Иванович буквально подскочил на стуле. — Конечно же, Вальтер Скотт. А там что написано? Диккенс? Это безобразие! Я прикажу казнить всю типографию! Я их растерзаю!

Рука Гарольда Ивановича потянулась к красной кнопке, но в миллиметре от нее замерла. Гарольд Иванович спохватился и переменил решение.

— Ладно, — сказал он. — Пошутили и хватит. Но я должен сказать тебе, Паша, что ты безобразно воспитан. Если пожилой немощный человек совершил маленькую ошибочку, неужели ты должен смеяться над ним? Неужели у тебя хватит совести смеяться и издеваться?

Казалось, Гарольд Иванович вот-вот заплачет. Голос его дрожал.

— Я не хотел, — сказал Пашка. — Нечаянно получилось.

— Я принимаю твои слова за извинение, — сказал Гарольд Иванович. — И мы забудем об этом печальном инциденте. Прошу тебя, Алисочка, расскажи мне подробнее о моем брате Сене. Как он выглядит, чем занимается? Скучает ли обо мне?

— Он очень по вам скучает и любит вас, — сказала Алиса. — Все двадцать лет, прошедшие с того дня, как вы потерялись в пещере, он не вылезал из кузницы, чтобы изготовить подземную лодку для вашего спасения.

— Это удивительно, — сказал Гарольд Иванович. — Значит, он всегда верил, что я жив? Я этого не хотел.

— Значит, вы нарочно потерялись? — удивилась Алиса.

— Все значительно сложнее, ах, сложнее! Ты еще девочка, тебе не понять той страсти, которая ведет настоящего ученого к подвигам и жертвам. Неужели ты думаешь, что Колумб, отправляясь в безнадежное и опасное путешествие к берегам неизвестной Индии…

— Колумб открыл Америку, а не Индию, — вмешался Пашка.

— Павел, — сказал печально Гарольд Иванович, — ты плохо кончишь. И, может быть, даже в ближайшем будущем.

— Колумб отправился открывать Индию, а открыл Америку, — сказала Алиса.

— Молодец, девочка. Так вот, Колумб также вынужден был разорвать связи со своими близкими, бросить семью, которая его не понимала, и даже оставить на произвол судьбы своих детишек… Но если бы он думал о семье, Америка осталась бы не открыта, а Колумб никогда бы не прославился.

— Но Америка уже открыта. Зачем вы под землю полезли? — спросил Пашка. Он дразнил Гарольда Ивановича, и Алиса, хоть и не одобряла Пашкиного поведения, понимала, что Пашка не верит этому тихому старичку. И ни на секунду не забывает о несчастных гномах.

Гарольд Иванович лишь вздохнул и продолжал:

— Я рожден не для обычной жизни, не для того, чтобы ходить на службу или сидеть в кабинете. Я — из тех пионеров, которые первыми поднимаются на Эверест и достигают Северного полюса. Меня влекут высокие цели познания! — Гарольд Иванович вскочил, начал бегать по кабинету, размахивая руками, халат его распахнулся и летел сзади, словно крылья летучей мыши. — Мой любимый дедушка посвятил жизнь подземным исследованиям. Он открыл восемь видов насекомых, таящихся в глубинах земли, в тишине, в темноте, в подземных озерах и безмолвных реках. Статьи моего дедушки публиковались в ведущих энтомологических журналах Европы! Но Сколопендра Таинственная, безмолвный страж подземных пространств и пропастей, о которой писал в своем труде средневековый путешественник Генрих Сильмузфанский, который утверждал, что укус ее вызывает сладостные видения, Сколопендра Таинственная моему дедушке не далась в руки! И бессмертная слава ускользнула от него! С той минуты, как я осознал себя, с той минуты, как я впервые взглянул на коллекцию моего дедушки, на прозрачные и почти невидимые тельца и ножки насекомых земной пучины, я понял, что у меня в жизни есть призвание. И этому призванию я следовал всю жизнь. Да, всю жизнь! Меня не волновали страсти и шум земной поверхности. Я убегал с уроков, чтобы забраться в подвал или подпол. Я проводил каникулы в пещерах и ямах. В тишине… в тишине… в тишине.