— Вон! — вспылил хозяин, теперь он был рассержен и нетерпим. — Что вы себе позволяете… Вы не имеете права допускать… Вам пора. Уходите. Вон!

После этого Элинборг отправилась прямиком в больницу, в детское отделение. Мальчик спал с подвешенной рукой. Она подсела к его кровати и стала дожидаться его пробуждения. Она просидела у кровати минут пятнадцать, прежде чем мальчик зашевелился и заметил инспекторшу из полиции с усталым лицом. Но мужчины с грустными глазами в вязаной кофте, который сопровождал ее днем, нигде не было видно. Мальчик посмотрел Элинборг прямо в глаза, и она улыбнулась ему, а потом спросила как можно мягче:

— Это был твой папа?

Уже поздно вечером она вернулась в дом, где жили отец с сыном, с ордером на обыск. Ее сопровождали техники-криминалисты. Они осмотрели пятна на ковре, мраморный пол и винный бар, сняли отпечатки. Специальным пылесосом прошлись по мрамору. Отлепили капельку со шкафчика. Поднялись наверх в комнату мальчика и сняли отпечатки со спинок кровати. Прошли в ванную комнату, осмотрели тряпки и полотенца. Перетряхнули грязное белье. Открыли пылесос. Сняли образцы со швабры. Пошли к помойке и поковырялись в отбросах. В мусорном контейнере обнаружился детский носок.

Отец ждал на кухне. Как только появились полицейские, он позвонил своему приятелю адвокату. Адвокат примчался на всем скаку и проверил разрешение на обыск, выданное судьей. Он посоветовал своему подопечному не разговаривать с полицией.

Эрленд и Элинборг ходили по комнате вместе с техниками. Элинборг бросала на папашу испепеляющие взгляды, а тот опускал голову и отводил глаза.

— Не понимаю, чего вы хотите, — твердил он. — Не понимаю.

Мальчик не выдал своего отца, но когда Элинборг задала ему вопрос, его глаза тут же наполнились слезами. Такова была его первая реакция.

Через два дня позвонил начальник отдела криминалистики.

— По поводу пятен на лестничном ковре, — сказал он.

— Слушаю, — отозвалась Элинборг.

— «Драмбуи».

— «Драмбуи»? Ликер?

— Он был разбрызган повсюду в гостиной и даже на ковре в детской.

Эрленд все еще смотрел в потолок, когда в дверь постучали. Он встал и пошел открывать. Ева Линд тут же проскочила внутрь. Эрленд оглядел коридор и закрыл дверь.

— На этот раз меня никто не видел, — сказала Ева. — Но было бы проще, если бы ты соизволил перебраться домой. До меня не доходит, с чего ты тут застрял.

— Я вернусь домой, — ответил Эрленд. — Ты переживаешь из-за этого? Какое тебе дело? Тебе что-то нужно?

— Мне требуется какая-то особо веская причина, чтобы увидеться с тобой? — спросила Ева, усаживаясь у журнального столика и доставая пачку сигарет. Она бросила на пол пластиковый пакет и мотнула головой в его сторону. — Я тут принесла тебе кое-какие шмотки, — сказала она. — Если ты решил зависнуть в этом отеле, тебе нужно что-то на смену.

— Спасибо, — поблагодарил Эрленд, сел на кровать напротив Евы и взял сигарету из ее пачки. Ева закурила и поднесла ему зажигалку.

— Я рад видеть тебя, — сказал Эрленд, выпустив колечко дыма.

— Как продвигается дело Деда Мороза?

— Еле ползет. Что скажешь про себя?

— Ничего.

— Маму видела?

— Да. Все то же самое. В ее жизни ничего не происходит. Работа, телик и сон. Работа, телик, сон. Работа, телик, сон. И это все? Все, к чему стремится человек? Держишься на правильном пути до тех пор, пока, превратившись в раба, не свалишься, так, что ли? А посмотри на себя самого! Срешь, как болван, в гостиничном номере, вместо того чтобы опорожняться у себя дома!

Эрленд выпустил дым и втянул его в себя через нос.

— Я не желаю, чтобы…

— Да, я знаю, — перебила его Ева Линд.

— У тебя не получается? — спросил он. — Вчера, когда ты пришла…

— Не знаю, вынесу ли я это.

— Что «это»?

— Эту гребаную жизнь!

Какое-то время они просто сидели и курили.

— Ты вспоминаешь иногда о ребенке? — спросил наконец Эрленд.

Прошло уже семь месяцев с того времени, как у Евы случился выкидыш и она впала в глубокую депрессию. После больницы Ева переехала жить к отцу. Эрленд знал, как тяжело ей пришлось. В смерти ребенка она винила себя. В тот вечер, когда это произошло, она позвонила отцу с просьбой о помощи, и он нашел ее, упавшую по дороге в родильное отделение и лежащую в луже крови около Национального госпиталя. Еще немного, и она сама рассталась бы с жизнью.

— Что за жизнь треклятая! — проговорила она и затушила сигарету о столешницу.

На ночном столике затрещал телефон. Ева Линд уже ушла, и Эрленд улегся спать. И вот, пожалуйста, — Марион Брим.

— Ты знаешь, который сейчас час? — спросил Эрленд и посмотрел на свои наручные часы. Было уже за полночь.

— Не знаю. Я все думаю о слюне.

— Слюне на презервативе? — уточнил Эрленд, насилу сдерживая раздражение.

— Они, конечно, и сами разберутся, но, возможно, было бы нелишним им напомнить про кортизол.

— Я поговорю с криминалистами. Они наверняка скажут нам что-нибудь о кортизоле.

— В таком случае ты сможешь отбросить то или иное. Сразу поймешь, что произошло в подвале.

— Хорошо, Марион. Еще что-нибудь?

— Я просто звоню напомнить о кортизоле.

— Спокойной ночи, Марион.

— Спокойной ночи.

Эрленд, Сигурд Оли и Элинборг встретились в отеле рано утром на следующий день. Они уселись за круглый столик немного на отшибе и завтракали. Ночью валил снег, а теперь потеплело, и снегопад прекратился. Прогноз погоды обещал новогодние праздники без осадков. Рождественские ярмарки были переполнены. Длинные очереди из машин скапливались перед каждым перекрестком. По городу шатались толпы людей.

— Этот Уопшот, — начал Сигурд Оли, — кто он такой?

Много шуму из ничего, подумал Эрленд, отпил кофе и посмотрел в окно. Странное это место — отель. Проживание вне дома освежило его, но при этом Эрленда смущало, что в его отсутствие кто-то приходит в его комнату и все приводит в порядок. Он покинул номер утром, а когда снова зашел туда, там кто-то побывал и все прибрал: заправил кровать, поменял полотенца, положил новое мыло на умывальник. Он ощущал присутствие уборщицы, но не видел ее, не был знаком с тем, кто вторгался в его жизнь.

Утром, спустившись к стойке регистрации, Эрленд заявил, что нет необходимости убирать в его номере.

Уопшот выразил желание встретиться с ним около полудня, чтобы рассказать подробнее о своей коллекции пластинок и о музыкальной карьере Гудлауга Эгильссона. Накануне вечером, когда Вальгерд прервала их беседу, они попрощались, пожав друг другу руки. Уопшот выпрямился как палка и ждал, когда Эрленд представит его даме, но поскольку этого не произошло, англичанин протянул руку, представился и наклонил голову. Потом извинился, сославшись на усталость и голод. Он, мол, хочет подняться к себе в номер, чтобы закончить кое-какие дела до ужина и отхода ко сну.