Даже если вам в голову сроду не лезли гомосексуальные мысли, после такого полезут.

Я не считаю, что это такие уж пустяки. И нахожу очень странной внезапную страсть к части тела, которая до сих пор оставляла вас равнодушной.

Взять хотя бы… чужое влагалище. С какой стати эта мокрая, не слишком приятно пахнущая штука… становится именно тем, к чему вам захотелось прикоснуться? Нет, только не я. Меня можно смело вычеркивать из списка потенциальных лесбиянок.

Пожалуй, стоит признаться, что мне может по-настоящему нравиться другая женщина, мало того, я вроде как способна даже влюбиться в нее, но так, как иногда преклоняешься перед человеком, куда более одаренным, чем ты сама.

Ну, скажем, доведись мне встретить Хиллари Клинтон, я вполне могла бы выставить себя полной дурой на фоне ее безграничного таланта, интеллекта и невероятного терпения.

Билл – настоящий счастливчик. А Челси невероятно повезло быть дочерью такой женщины.

И не заставляйте меня распространяться о матери Терезе.

Разве подобные чувства как-то связаны с романтикой? Да ни в коем случае. Может, разве с Романтикой с большой буквы. А с сексом? Да ни за что. Ни в каком смысле слова.

По крайней мере для меня. Господь знает, я не желаю никого обидеть, поэтому говорю исключительно от своего имени.

Но при этом не хочу, чтобы кто-то говорил за меня! Вроде того что, если имеются все подходящие факторы, удачное стечение обстоятельств и соответствующий момент, я в один прекрасный день вполне могу заняться сексом с другой женщиной. И что тут такого?

Нет уж, спасибо. Не пойдет.

И работа почему-то не идет.

Я вот уже десять минут тупо пялилась на экран монитора, на котором танцуют цветные спирали.

«Черт! Да сосредоточься же, Джинси», – приказала я себе.

Бесполезно.

А все эта Салли. Выбила меня из колеи своим безапелляционным неприятием Рика Лонго. И теперь все, о чем я способна была думать, – ее ненависть к мужчинам и твердое убеждение, что большинство гетеросексуальных женщин лгут себе в отношении собственной ориентации.

Интересно, что бы почувствовала Салли, предположи я, что она лжет себе, полагая, будто родилась лесбиянкой? Ха! Очень интересно!

Наверняка взвилась бы, и имела бы на это полное право.

Вот и я на стенку полезла, увидев, что приятельница вскинула брови с такой же самодовольной гримаской, которую я часто видела на лице матери, когда та хотела довести до моего сведения, что знает меня лучше, чем я сама. Что я слишком слепа и глупа, а может, молода и наивна, чтобы разбираться в чем-то лучше ее. И не важно, что я скажу, или заявлю, или констатирую, – вздор, чепуха и бессмыслица.

Я застонала и схватилась за голову. Прелестно! Мне что, больше думать не о ком, кроме как о мамаше? На работе! Можно сказать, в святом месте! И во всем виновата Салли!

Моя мать – Эллен Мери Ганнон.

Насколько я полагаю, матушка считала меня неудачницей только потому, что хотела так считать, по целой куче идиотских своекорыстных причин, одной из которых была та, что неудачи и невзгоды ходят рука об руку. Матушка желала видеть во мне то, что было необходимо ей самой.

Разумеется, если бы я вздумала сказать ей это, она бы все отрицала.

Матушка и Салли в чем-то очень схожи, хоть на первый взгляд это невозможно. Я точно знаю: Салли подозревает, что я лесбиянка, хотя в жизни не выскажет это вслух.

Почему? Просто ей бы хотелось, чтобы я была лесбиянкой. Хотелось удостовериться в собственной правоте. Хотелось, чтобы я оказалась такой, какая ей нужна. Ее подружкой-лесбиянкой.

Последнее обстоятельство сбивало с толку. Зачем ей так уж надо, чтобы я стала лесбиянкой? Я и без того ее приятельница. Вот и толкуй об эгоизме!

Да начну я наконец работать или нет?

Я решительно открыла файл, требующий особого внимания. Сценарий презентации. И продолжала пялиться на монитор, видя только россыпь букв.

Черт бы побрал эту Салли! И мою матушку. Вместе с их дурацкими фантазиями.

Прекрасно. Если они могут фантазировать, чем я хуже? Ведь и я в приступе дурного настроения могу предположить, что они обе самодовольные, эгоцентричные, жалкие неудачницы.

«Я ни за что не приползу домой, чтобы остальную часть жизни гнить в трейлере», – мысленно заявила я матери.

А Салли я бы объяснила вот что: «Слушай, детка, в ближайшие сто лет у меня не ожидается озарения вроде: «Эврика! Я лесбиянка!» По крайней мере до тех пор, пока ты не воскликнешь: “Эврика! Я гетеросексуальна!”».

Я честно уставилась в документ, открытый на экране монитора.

Прекрасно. Назад, к работе.

Салли и матушке просто придется смириться с реальностью. Несмотря на искренние усилия обратить меня в свою веру, я не собираюсь покорно подставлять шею, чтобы кое-кто накинул хомут.

Никогда.

Не успев войти, я сразу поняла: что-то неладно.

Уин был дома! В половине седьмого! Обычно до восьми он не появлялся.

– Привет, – настороженно пробормотала я. – Что случилось?

Он расплылся в улыбке.

– Все в порядке. А что?

– Просто тебя никогда не бывает в это время.

– Разве ты не счастлива видеть своего бойфренда?

– Конечно, счастлива. Я просто неудачно выразилась.

Уин распахнул руки, и я послушно бросилась к нему в объятия.

«Секс. Ему нужен секс», – думала я. Но, как выяснилось, ошиблась.

– Садись! – объявил Уин, отступая. – Вот сюда, на диван.

Я села. Он устроился рядом и без лишних слов извлек из кармана брюк маленькую бархатную коробочку.

– Я хочу, чтобы ты вышла за меня. Стала моей женой.

«Хочу, хочу…» В этом весь Уин. Не «Клер, прошу тебя, стань моей женой. Я хочу быть твоим мужем. Не согласишься ли выйти за меня?».

– Ты… не просишь меня, – промямлила я, глядя на коробочку в руках Уина с таким ужасом, словно тот протягивал мне клубок змей.

– Просил! Я тебя просил! – возмутился он. – О чем это ты?

Я вздохнула. Сколько же раз объяснять?

– Ты известил меня о своем желании и не спросил, чего хочу я. Мне просто надо сказать «да» или «нет». Именно так, а не иначе.

Пусть попробует раз в жизни потакать мне, своей глупенькой невесте.

– Разумеется, зайчик, ты права, – немедленно сбавил тон Уин. – Прости, я не подумал. Итак, Клер Уэллман, ты выйдешь за меня?