тем, что встречались фанатики, искренние поборники борьбы за своих. Они почитали это за патриотизм. Более того, был еще и микропатриотизм. Мегрелы, скажем, говорили, что они грузины, но только первый сорт. И это был их консенсус — общемегрельский.

Тенгиз легко вошел в привычную с детства среду, а у Кати это никак не получалось. Она уже ожидала ребенка, но подумывала, не стоит ли ей вернуться. Тем более, Тенгиз, время от времени, стал приходить под утро, немного навеселе и удовлетворенный судьбой. Это стало повторяться чаще, когда она родила сына. Назвали его Бондо, и она подолгу ждала возвращения мужа в детской. Только при появлении Бондо Катя поняла, как она, на самом деле, относилась к Вите.

Свекровь успокаивала невестку, но ее старания она воспринимала, скорее, как насмешку.

— Ты не жди мужа, дочка, ложись одна. У нас теперь есть Бондо, а женой мужчина сыт не будет. Если всякий раз кушать сациви, то даже лобио захочется. Наши мужья самые верные, всегда возвращаются, жен не меняют. Не забывай, что жена служит мужу, а муж — семье.

Катя выбрала перетерпеть. Всё, что она могла — потребовать не афишировать свои измены, но это мало бы ее утешило. К тому же, она была к нему неравнодушна, если мягко сказать. Сам он ссылался на местный микроклимат:

— Здесь мужчины под каблуком не сидят. Не могу я по-другому, не поймут.

При посторонних он становился немного шовинистом.

21. Этнические особенности трудового энтузиазма

Устроился Тенгиз технологом на судоремонтный завод и быстро продвигался по службе. Но Кате ее красный диплом не понадобился. В престижной семье у мужа должно было хватать средств и на жену. Формально Тенгиз не возражал, чтобы она чем-нибудь занялась, пусть сама найдет место по душе. Конечно, он немного лукавил, ведь у нее никакого блата, отдельного от мужа, не наблюдалось. В городе было еще два крупных предприятия — рыболовная флотилия и порт. Работали также мелкие фабрики, пекарни, мелькомбинат, мастерские. Витя надеялся, что Катя их проблему не забросит, и она пыталась устроить в углу сарая небольшую мастерскую. Но не смогла. У свекрови всегда находились более срочные заботы.

Перебирать бумажки в одной из контор Кате тоже не улыбалось, и она отложила свою тягу к созиданию до лучших времен. Некоторой отдушиной для нее служили технические сложности, с которыми сталкивался на производстве Тенгиз. Тонкости технологии не были его сильным коньком, и её таланты оказались кстати. Иногда вечером Тенгиз приходил домой, отягощенный нестандартной ситуацией на производстве, а утром возвращался на завод с оригинальным решением. Поэтому они, в некоторой степени, поднимались по карьерной лестнице вместе. Он быстро достиг вершины, а переходить в политику не собирался.

Завод во время войны образовали, как филиал Севастопольского судостроительного: его эвакуировали перед наступлением немцев. Вместе с оборудованием переехал и обслуживающий персонал. Спали после окончания смены между станками, а затем построили малоквартирные дома на 2–3 этажа. В русскоязычном окружении не было повода вживаться в грузинскую среду. На службе упражняться было не с кем, в заводском поселке — тоже, поэтому почти все сотрудники говорили только по-русски.

Местные труд на производстве считали непрестижным: затраченные там усилия почти не сказывались на зарплате. Трудиться они могли, но не любили. Работа — каторга, а любить каторгу смешно. Зато их привлекал быстрый результат и когда он был достижим, они проявляли активность и быстро оживляли производственный процесс — то чего обычно не хватало старым кадрам. Когда поощрили частную инициативу, на заводе стала звучать и грузинская речь. С ними мог бы состояться прекрасный симбиоз, но, как потом выяснилось, не сложилось.

Многие годы предприятие ограничивалось судоремонтом. Но потом стали выпускать «Комету» — первый морской корабль на подводных крыльях. Волны 4–5 балов не препятствовали движению судна, потому что особо прочный, но легкий корпус был приподнят над крыльями.

Кроме того, выпускали ширпотреб. Это входило в плановые задания, но давало возможность выпускать мало-помалу левую продукцию: ограды, гаражи, никелированные кровати, домашнюю утварь. К приезду Тенгиза выпуск «Комет» почти прервался, остался судоремонт. Зато выпуск ширпотреба к этому времени расцвел.

Тенгиз не ограничился примитивными поделками. Если наладить технологический процесс, на заводе можно произвести всё, что имеет спрос. Технологию разрабатывала Катя, а Тенгиз налаживал выпуск. Легко находили сбыт катера, рыбацкие лодки, легкие глиссера из стеклоткани и прогулочные шлюпки. Построили даже яхту, но покупателя не нашли: крупных состояний еще никто не добыл. На ней пока проветривался Тенгиз с нужными людьми. Или с Катей, но при спокойном море: она страдала морской болезнью. Трех матросов было достаточно, чтобы управиться с яхтой, а Тенгиз достойно исполнял роль капитана.

Теперь завод приносил заметную прибыль, ее хватало даже и рабочим. Поэтому Тенгиз попробовал выпускать социальные товары. Очень быстро вошли в серию инвалидная коляска с ручным управлением и локатор для слепых. Катя создала еще переносное кресло. Оно весило меньше килограмма, было складное, и в сложенном виде становилась тростью. Тенгиз отдавал такие изделия по льготным ценам, себе в убыток, но они мгновенно исчезали из торговых сетей, а потом всплывали на черном рынке.

Пришлось обеспечить поставку больным прямо со склада. Из-за этого натянулись отношения с городскими властями, так как Тенгиз невольно нарушил монополию торговли. А кресло-трость вызвало недовольство московского начальства: приходилось затрачивать титановые сплавы. И пусть применяли всего лишь отходы от производства «Комет», к этому придрались и напомнили, что использовать в быту космический металл не принято.

В некоторых случаях Тенгиз выполнял разовые задания. Так, город выпросил колесо обозрения, и заказ, конечно, не оплатил. Катино колесо вращалось вдоль двух осей, такого нигде не было, посетители валили валом, но заводу не доставалось ни гроша. Завод подчинялся центру, но персонал жил в городе и зависел от мэрии.

А управление порта как-то настояло на том, чтобы им, в качестве шефской помощи, построили буксир: старый натолкнулся на волнолом, утонул и не подлежал ремонту, а без буксира нельзя было принимать крупные суда. Пришлось идти навстречу: заводские корпуса были расположены в акватории порта. Не помогло даже то, что возглавлял порт близкий друг Тенгиза. Как говорят, ничего личного — только бизнес.

Опыт изготовления товаров много дал Тенгизу для понимания реальности. Ведомственные нужды никак не зависели от потребностей сотрудников и, чаще всего, даже им противоречили. Это обычно не было чьим-то злым умыслом: дополнительная прибыль, полученная сотрудниками, ухудшала показатели в служебных отчетах. К тому же у верхов оставался осадок от безвозвратно уплывшей доли прибыли, которую делили рядовые служащие, принадлежащей