Глава 6

Если бы все происходящее было эпизодом какого-нибудь второсортного сериала, я бы очнулся в своей постели. Пару часиков проходил бы в шоке с того, какие иногда сны бывают реалистичные. Может, даже пообещал бы себе меньше бухать. Но потом, за работой и всякой унылой домашней рутиной это забылось бы. Встало по соседству с воспоминаниями о том, как в детстве наткнулся на драку бомжей в парке и как однажды чуть не утонул на речке, потому что внезапно сдулся плавательный круг. У всех что-то такое есть. Выплывает на поверхность сознания раз в пару месяцев, будоражит слегка и опускается обратно.

Мне, однако, не так повезло. Будильник в телефоне выдал незнакомую мелодию, я открыл глаза и понял, что передо мной отнюдь не родная московская халупа. Ну здравствуй, славный новый день. За окном щебетали какие-то птахи, солнце уже начало пригревать, а еще с улицы доносился незнакомый аромат. Сладкий и цветочный. Наверняка какая-нибудь дикая вишня целый год цветет, е-мое. Целыми рощами на молочной речке с кисельными берегами.

Настроение у меня было совсем не праздничное. Теперь, когда пережил тут ночь, глупо надеяться на то, что это все сон. Лишь бы не попасть в день сурка, землеройки или еще какого-нибудь гребаного грызуна. Я заворочался на постели, вздохнул и тапнул по экрану телефона. Он сообщил, что сейчас на дворе семь утра вторника. Но интересовало меня отнюдь не это.

«ЧАТ ЛИТЕРАТУРНОГО КЛУБА. Новых уведомлений в беседе: 1».

Моника: Еще раз напоминаю, дорогие мои, что сегодня все приносим стихотворения. Ближе к концу собрания выделим время и почитаем. Чао!

Под сообщением были прилеплены дурацкие эмодзи с реакциями. Нацуки оставила кислую морду, Саёри — жизнерадостный смайлик. Юри, видимо, такой ерундой вообще не пользовалась.

Мне же хотелось влепить «клоуна». Потому что красный нос я явно вчера где-то обронил. Вот что ты забыл сделать, дубина. Подумаешь, всего-то на ключевой элемент игры хер забил, делов-то. Забил-то не без причины.

Прозу я всегда любил, это да, а вот с поэзией отношения получились напряженные. Не ложилось стихосложение мне на душу. Еще до Милки встречался с одной лингвисткой с переводческого факультета МГЛУ. Вот она шарила за все эти гипердактилические рифмы и прочие страшные штуковины. Любому могла своим хореем по губам поводить. Пыталась и меня научить, но корм явно не в коня пошел. Я, конечно, через пару месяцев напряженных занятий смог складывать что-то получше, чем «я поэт, зовусь я Цветик, от меня вам всем приветик», все равно даже на средненького сетевого писаку не тянул.

Более того, повращавшись в этой тусовке с полгода, я начал буквально сходить с ума. Большую часть времени тонкие поэтические натуры тратили на срачи по поводу техники написания стихов, зависть к более удачливым коллегам (удачливым считался любой, у кого имелось хотя бы на пятьсот подписчиков больше, чем у автора поста), а так же пиздострадания по молодым поэтессам. Ну или просто посетительницам культовой Ионотеки. На выходных юные дарования устраивали регулярные «баттлы», правда, состязания состояли не в том, кто кого ловчее в стихах уделает, а кто кого перебухает. Мне пару раз приходилось на таком празднике жизни присутствовать, и знаете, зрелище не для слабонервных. Кто-нибудь обязательно расплачется, потому что «хорошо же сидим», кто-то записывает сторис в инсту или тикток. Отдельные личности воображают себя бардами круче Высоцкого и Окуджавы вместе взятых и орут под расстроенную гитару дурным голосом. Остальные не парятся — просто разбредаются по углам и тихо по пьянке сношаются.

Я там неизменно чувствовал себя лишним и наблюдал за ними с исследовательским интересом. Поэты это поняли и своим меня так считать и не стали, хотя в паре самиздатских сборничков мои стишки все-таки оказались. Подозреваю, что не без влияния подруги.

Когда мы с ней разошлись, я в тот же вечер ливнул из богемного чатика и с огромным наслаждением перебанил всех его обитателей. Зуб даю — они тоже вздохнули с облегчением.

Никак не ожидал, что придется снова обратиться к ЭТОЙ части моей личности. Но человек предполагает, а Моника, кажется, располагает. Располагает множеством инструментов, способных осложнить мне жизнь.

(или облегчить?)

Что если забить на скрипт? Подойти к ней, взять за руку и уверенно сказать «Я хочу сыграть с тобой в игру.»

Так, стоп, кажется, это немного из другой оперы.

Показать ей, короче, свою любовь и обожание. Идея здравая, однако есть одно «но». Если она согласится, что вполне вероятно, мне придется тусоваться тут до скончания веков безвыездно. А все ж домой хочется.

(ой ли? и кто тебя там ждет? работа тухлая, бабы нет, кота не завел. фикус и тот сдох давным-давно. что тебя там держит, в Москве? посмотри, какая тут благодать)

Я потряс головой, отгоняя непрошеные мысли, и направился на первый этаж. Достал еще пару кусков хлеба, пихнул их в тостер, щелкнул кнопкой электрочайника. Тот послушно заклокотал, нагревая воду. Не теряя времени, я вырвал клочок бумаги из блокнота, лежащего на кухонной тумбе и взял карандаш.

Надо что-нибудь придумать. Быстро и качественно. Конечно, переплюнуть двадцать слов, кое-как разбросанных по листу, будет несложно. Но «на отъебись» работать тоже нельзя. Не привык я к этому, у нас за косяки Кисель на дейликах всю плешь проклевать может. Причем публично.

Тостер и чайник отключились с синхронными щелчками. Я вздрогнул, но потом быстро сообразил, что опасности нет. Налил себе кофейку и, хрустя тостом, принялся по памяти списывать единственную свою старую вещицу, которую все еще помнил целиком.

Много времени, к счастью, это не заняло. Покончив с заданием (и с завтраком) я побрел в ванную. Придирчиво оглядел себя в зеркало. Ни дать ни взять ОЯШ. Прямо стереотипный. Правда, глаза, как и у многих тут, неестественного цвета. Ближе к желтому, что ли. Но не такому желтому, как у алкаша с нарушениями печени, а более здоровому. Секунду… что это?

На мгновение показалось, что позади меня висит чья-то тень. В растерянности я плеснул водой на лицо и энергично потер глаза. Ерунда. Зеркало запотело, вот и чудится чушь всякая. Ничего…

— Гару…

Ничего нет, кроме Юри. Она стояла прямо за моей спиной. Лицо иссиня-бледное, в глазах белая муть, как у одержимых в ужастиках про зловещих мертвецов. На плечо легла ладонь. Холодная и тяжелая.

Я отшатнулся и едва не рухнул на корзину для белья. Наваждение тут же рассеялось, растаяло, словно его и не было. Хорошо хоть скример к этой маленькой