Наконец-то цивилизация, которую Сатана пестует не одиндесяток веков и все сбивает, сбивает, сволочь, с правильного пути, так же каксвою любимую служанку науку, стала приносить чертиле плоды. Померкшие небеса.Реки, выблевывающие в моря и океаны дерьмо и непроваренную жратву Молоха. Близкик завершению два капитальных труда Асмодея – Красная и Зеленая Книги. Вещиведут необъявленную тотальную войну с человеком, занимая Время и Пространствосуществования. В плен уже взяты сотни миллионов людских душ. Кто не с нами, тотпротив нас! Метет и жутко завывает белая метелица наркомании. Сатана безумноревнует человека к Образам Божественного мира и уводит его от них, отлучает отних, искажает их и радуется, подсунув разуму вместо естественнцх и прекрасных –образы безумия и разлуки, И продолжает совершенствовать оружие массовогоуничтожения Душ. Вот погодите, падлы, думает, наверно, Верховный Урка всехвремен и народов, изведу я, изведу я ваши Души все до одной, а с Телами у меня,бля буду, затруднений не предвидится. Все у меня готово для последнегорешительного боя, для уничтожения жизни на Земле, сначала человеческой, потомзвериной, птичьей, растительной, рыбьей, амебной и так далее! Я, пусть меняфрайер на шашлык посадит, не угомонюсь до тех пор, пока последнего вируса неприделаю к ногтю на вашей планетке!

Так что, как видите, гражданин Гуров, много Сатаною сделанои делается уже. Но все равно у него ничего не выйдет, ибо жаждет он погубитьВсех, а Творец хочет спасти Каждого.

Не выпучивайте на меня свои фары. Я в своем уме, а вот мыслия беспорядочно излагал не свои. Пришлось недавно допрашивать одного диссидента.Молодой человек. Православный. Бросил физмат университета. От религии пришел кбеспокойству насчет прав человека.

Сами понимаете, официально согласиться с ним я не мог.Интересно было болтать с тем молодым человеком, интересно! Он словно прочитал,змей, мои собственные наблюдения и мысли! Предупредил я его, что посажу, еслине прекратит антисоветской деятельности. В гробу, говорит, видел я ваши угрозы…Расстались мирно. Еле я удержался, чтобы, впав в патологическуюсентиментальность, не чуждую нам – палачам, не пожать его руку и не выпитьчернила допросов на брудершаут… Чистая и твердая Душа. Не то, что у нас с вами…Вы не забывайте моего вопросика, есть она вообще у вас или нет? .. Предполагал,что и меня вы однажды спросите об этом. Предполагал… Отвечаю: не знаю. Точнейответить сейчас не могу. Это – самый точный, уверяю вас, ответ. Вижу по вашейблядской усмешке, что после хитро-мудрых логических и химических операций,проделанных с совестью или с тем, что вами за нее принимается, вы предполагаетев себе наличие Души. Предполагайте. На Страшном Суде, однако, разберутся. Тамне пересылка, как говорят урки, там сука за вора не прохляет вовек… А я просебя ничего не знаю. Я – палач. Я – урод. Я – шестерка проклятой мноювласти. Я – говно!.. Прости меня, отец, Иван Абрамыч!

Да! Я – говно, а не граф Монте-Кристо, гражданин Гуров!Знаете, где мне, трудновоспитуемому и считавшемуся полоумным бесенку попалась вруки эта великая книжка?..

Вы угадали. Угадать несложно. Да. В детдоме для мальчиков –детей кулаков и врагов народа имени… против фашизма… Я не шучу. Именно так он иназывался. «Детдом имени против фашизма» ДИПф. Вот это был грязный дневнойзверинец и подлый ночной террариум! .. Ря-ябов! Сука, где ты провалился?.. Ещеконьяку! Насрать на врачей! Коньяку, я сказал! У меня вечная мерзлота впромежностях! А ну-на, Рука, смир-рно! Сесть! .. Смиррно! .. Сесть! .. Вокругстола – шагом а-арш!.. Сесть! Не обращайте внимания, гражданин Гуров, ярасслабляюсь. Память моя стала такой спертой, вобрала в себя столько ужаса,вони, абсурда, грязи, лжи, фантасмагорий и подлятины, что теперь, гужуясьвпервые за полвека, выкидыеает со мной жуткие коленца… Мне страшно… Страшно! ..Нет, не просто «становится прошлое близким» по вашему идиотскому выражению.Меня волокет холодным магнитом туда… в Одинку… на печь… на мерзлую колодину… всани… в детдом, и я как бы оказываюсь там, начинаю задыхаться, как ео сне, инет сил проснуться, не выдержит сердце, рехнусь, второй раз это пережитьневозможно… Зверинец… Террариум… Рябов, где ты?.. Имени против фашизма!

Все там было. Утром чай, днем баян, вечером собрание… Тамчаще били, чем кормили, а кормили тем, чем били. Били же чем попало.Монстры-перевоспитатели полагали, что только с помощью боли физической иунижения, про душу они тоже не забывали, может быть вполне осуществлен контактнепонятно зачем оставленных в живых выродков с первой в мире советскойдействительностью, где никто на свете не умеет лучше нас смеяться и любить. Нои актив имелся в детдоме имени против фашизма. Шли в него смекнувшие, что лучшесамим бить, чем быть битыми. Они и колотили нас и за себя, и заперевоспитателей. Колотили за все: за не тот жест, не ту улыбку, не топрилежание, не тот труд, не тот аппетит, не те настроения, не те мысли, не топрошлое и так далее. Если повода не находилось, его выдумыеали, сочиняли,заставляли расколоться и, конечно же, кандей казался расколовшимся раем посравнению с процедурой дознания…

По утрянке нас выстраивали перед портретами Ленина иСталина. Зарядка, затем пение одной, двух любимых песен Ильича, затем дрова,затем полмиски шелюмки, приборка и политграмота. На уроке слабые, битые, нопоумневшие звереныши тискали доносы. Донос считался легким симптомом моральноговозрождения вражьего выблядка. За него выдавался белый хлеб. Вы бы посмотрели,гражданин Гуров, как интеллигентные дети инженеров, врачей, эсеров, дворян,священнослужителей, бывших помещиков, фабрикантов, литераторов, не выдержавголодухи, хамского насилия и унижений, превращались в волчат…Не все, конечно,не все, далеко не все, теплились во многих души, сопротивлялись распаду, однисмиренно, другие яростно… Были побеги, удавки, толченое стекло, саморубы,уксусная эссенция, кипяток на руки, голодовки – все было в детдоме имени противфашизма, как потом было то же самое, но еще пострашнее в лагерях… Пожалуй, яначинаю надираться. На сегодня хватит…

Ночной, подлый террариум… По ночам активисты бегали поспальням со стоячими. Им хотелось ласки, и бледные, бедные лысенькие мальчики счерными кругами под глазами, за конфетку, за кусок сала, за хлеб или простотак, от страха, схватившего за горло, подставляли несчастные попки молодымкозлам… Потом кто развращался, кто падал, кто вешался, кто тихо плакал… Рябов!Рябов! Подай мне сюда… слезинку, так сказать, ребенка… отставить… виноват…подай мне сюда Карла Энгельса, Владимира Сталина… Максима Крррупскую ты мнесюда подай! Пода-а-ай, говорю-ю! .. Они видели, все они видели… с портретов… изеркало русской революции там висело… Волоки их, Рябов, не-мед-лен-но! Я ихтыкну, тыкну… Перовскую… Желябова тоже волоки… всех тыкну бородищами, усами,носами, очками, мордами, умными лбами в несчастные попки мальчиков… тыкну,тыкну в первую сперму молодых козлов… тыкну, сука, тыкну в слезинку… Все.– Все…Спасибо, гражданин Гуров… Это – последняя рюмка…

Ко мне тоже однажды сунулся один хмырина. Стишки, сволочь,писал под Маяковского. Я вот этой рукой взял его за хер, вывел немедленно изспальни и кулачищем врезал по темечку. Я так в деревне, бывало, барановзабивал. Силен был не по годам. Врезал, а он – брык с копыт, и до утрапровалялся. На мое счастье отшиб я ему тем ударом память. Все начисто забыл,падлюка, даже «бурямглоюнебокроя», «Интернационал», «Распорядок дня и ночи ДИПф»и кто автор «Детской болезни левизны».