Ночью я ни хрена не дрых и, знаете, чем занимался?.. Камешкиваши перебирал. Пересыпал из одной лапы в другую, свечи зажег, жирандолиподвинул поближе, промыли мои глаза хрустальные лучики, и я даже не узнал их,глянув на себя в зеркало. Изумительное, надо сказать, зеркало. Французской,очевидно, революции, не иначе… Перстни на пальцы натянул, сапфировой брошьюфутболку украсил – чистый гравюр… Хожу себе по вашим коврам и чувствую, чточистейшей любовью люблю прекрасные вещицы, не ставшие хуже оттого, что заляпаныони подлятиной и кровью, проходя по одному делу с таким говном, как вы.

А пару жемчужин, розовую и черную, я узнал. Представьтесебе, узнал! Но мне совершенно неинтересно, как они к вам попали изВлачковского сундучка. Этим вопросом мы заниматься не будем… Кажется, мыостановились на том, что меня кинули в трюм за покушение на жизнь активиста? ..Нет! Мы остановились на вашей маменьке, Представляете, с каким адом в душе жилаона до своей голодной смерти? Где моя папочка? Вот моя папочка! И вот еще дваваших письма. Два за семь лет! Вы просите не писать вам, так как работаете наномерном заводе… Сообщаете, что уходите на фронт. Номерной завод на самом делебыл мясокомбинатом. Вы – главный инженер. Это начало вашей коммерческойдеятельности. Изобретение добавок к фаршам сосисок и колбас… Подбор кадров дляреализации левого товара и излишков, Вы правильно поняли лозунг Сталина «Кадрырешают все». Кадры – это члены шайки. И вы их подобрали лучше, чем Сталин. Васникто ни разу за три десятка лет не заложил и не продал… Не могли же вы писатьобо всем этом маменьке…

Ни на каком фронте вы тоже не были. В годы войны, имеякупленный белый билет… Только не дергайтесь. Доктор Клонский, заделавший вамего за пятьдесят тысяч рэ и пару американских патефонов, жив. Вот дневник,который он втихаря вел все эти годы по старой интеллигентской привычке.Почитайте, с какой гадливостью он описал ваш визит к себе и свое согласие насделку… Но это не важно. В годы войны, перейдя в Главк, вы назначили свои кадрыдиректорами Мясокомбинатов. В те времена за кружок «Краковской» можно былополучить Левитана, Кандинского, Сомова… Над камином, простите, Сомов висит? Ах,это Сислей! Чудесный пейзаж. За кило шпика – рублевскую икону получить было можно.То, что люди становятся дешовками, а настоящие вещи все дорожают и дорожают, выпросекли вовремя и железно…

В общем, достаточно было одного вашего звонка какому-нибудькарагандинскому жулику, скупаешему за бесценок по вашему указанию драгоценныевещички у эвакуированных аристократов и наследников большевистских мародеров, имаменька ваша была бы спасена от болезни и голодной смерти. Вы уморили мать,боясь родства, которое уже похерили с концами, боясь суда материнской совести ипрочих дел, связанных с возвращением матери из ссылки. Бумаги ее, целая пачкаответов из канцелярий Калинина, Сталина, Молотова и три ваших письма много летхранились у соседей. Царство ей небесное… Не одна она писала тогда письма ипросьбы о помиловании своим палачам. Крупный урка уверял меня, что в облгородахвсе такие письма собирают в кипы, грузят в вагоны, затем составляют спецэшелон.Приходит состав на Казанский, скажем, вокзал. Встречает его Калинин. Ручкоймашет. Ковыляет с палочкой по перрону. Затем вынимает мелок из кармана и пишетна красной дощатке вагонов, доверху набитых воплями, жалобами и слезнымипросьбами: «Отказать»… «Отказать»… «Отказать»… Эшелон громыхает обратно. АКалинин ковыляет пешочком в Кремль обедать со Сталиным… Козел глухонемой! ..

Вот как уморили вы родную маменьку, гражданин Гуров, итеперь из последнего возраста своей жизни, возвращаясь мысленно в юность, чуетевы свою вину или считаете ее виной того свирепо-жадного на жизнь и ужепринюхавшегося к чужой и родной крови молодого человека – Понятьева-Гурова?

Кстати, за искренний ответ я готов платить, причем щедро…Интересуют меня не мысли, а исключительно чувства, ну, а если срормулироватьточнее, то душевные реакции «человека нового типа» на разрушение нормальныхотношений к ценностям. Разве маменька с папенькой не ценности? Разве непоменяли бы в сей миг жемчуга, камешки, картины, все эти столики, пуфики,хрустали, офорты, фарфор и ночной горшок Барклай-де Толля, проданный вамдомработницей Бухарина, на ужин в скромном материнском доме и беседу с папанейо коварном Египте, обосравшем верный и безумно щедрый Советский Союз?..

Вы правы: неумный это разговор. Какие уж тут обмены, еслитеперь для вас слово «маменька» не имеет ни смысла, ни запаха, ни тепла. Вродебы даже и не было вовсе маменьки вашей на белом свете, а произвели вас на тотже белый свет тайком от Ленина Луначарский и Крупская… Допускаю, чтошестидесятилетнему человеку органически ближе мысли о смерти, чем о матери.Меня, повторяю, интересуют душевные реакции на разрушение нормативных отношенийк ценностям, но не сегодняшние, а сорокалетней давности. Я плачу… Назначайтецену… Я должен гарантировать безопасность и социальное благополучие вашейдочери? Я правильно понял?.. На зятя же вам плевать?.. Впрочем, это не моедело… Идет. Гарантирую… Честное слово палача – лучшая гарантия… Впридачу выхотите трое суток отдыха для размышлений и сортировки воспоминаний? Торговатьсяначали? .. Согласен. Размышляйте. Сор-ти-руйте. Могли бы найти словопоинтеллигентней. Козел!

Я тоже немного отдохнул за эти дни. Покупался. В саду вашемповозился. Имущество получше рассмотрел. Все-таки оно теперь мое. Я сказочнобогат. Но что мне делать с этими сокровищами? Разыскать по-монте-кристовскиродственников старушоночек, бабеночек и старикашек, которые выменивали их нанесчастных военных базарах на сало ваше, колбасу, комбижир, легкие, сердце ипечень, гражданин Гуров? Разыскать, возвратить великодушно фамильные цацки итайком оставить в совмещенном санузле записку о том, что справедливость восторжествовала?…Все – говно! .. Садитесь, не мельтешите перед глазами… Бляди тут к вамприезжали. Эмма Ивановна и Роза Моисеевна. На «Вольво» раскатывают, падлюки. Вычто, обеих сразу шворите?.. Не те, говорите, годы?.. Не те… Не те. И нечего мнеделать с вашими, пардон, с моими сокровищами… Ну, а что вы, интересно, скажете,ежели услышите сейчас следующее важное сообщение. Делаю я его потому, что времянаседает на хвост. Не можем же мы с вами вечно торчать на этой вилле. Порагрузить мослы в телегу…

Я не чекист, гражданин Гуров! .. Я всего-навсего старыйразгонщик Ника Банкир! Да, да! И я славно уделал вас за все ланцы! Аразговорчики, антисоветизм, говно, сопли и слезы – необходимый реквизит моейпрофессии. Полнота информашки о вашей особе и некоторая экстатичность ее подачи– любимые и тоже необходимые моменты игры… Ну, что скажете? ..

Заразили вы меня своим хохотом. Давно я так не хохотал…Больше не могу! Да и сами вы ожили и порозовели… Перестаньте! Не впадайте вистерику! .. Я сейчас думаю о том, что надежда имеет непосредственное отношениек бытию души, а не к функционированию разума. Поэтому Надежда безумна. Ее порыв– мгновенный порыв птицы из безнадеги клетки к ебени бабушке в иную реальность.Логики, как таковой, в это мгновение не существует. Она отброшена безумнымпорывом души, и ваш разум, гражданин Гуров, сейчас будет хлопать ушами, как этоон, позорник, проморгал так нелепо и поразительно тупо трепетный взмах крылышекбезумной надежды, ибо, помозгуй он логически – хоть одну десятую долю секунды –над смыслом моего сообщения, то собачий его бред был бы так очевиден, что вытолько презрительно усмехнулись бы, гражданин Гуров, помозгуй ваш разум хотьодну, хоть сотую долю секунды! Но в том-то и дело, что скорость душевныхдвижений на многа порядков выше скорости обработки разумом даже самой дурацкойинформации. И пока птичка безумной надежды порхает в иной спасительнойреальности, все ваше существо очищается спазмами истерического хохота илирыданий от невыносимых наваждений момента жизни. Я возвращаю, однако, птичку вклетку… Неприятно это. Согласен.