Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты почти добилась своего, он уже отказал мне. Если бы я не нагнал на него страха…
– Так было нужно – оправданный риск. Но потом я хотела послать ему еще одно письмо. Однако ты опередил меня.
– Ты великая актриса. И все же я до сих пор тебе не верю. Я еще помню, как ты заставила меня буквально лезть на стенку.
– Но, я считаю, это только начало, – вновь она рассмеялась. – В следующий раз, когда он поедет в Париж, я останусь с тобой. Тогда ты поверишь мне?
Мое сердце начало давать перебои.
– А когда он поедет?
– Не знаю. Обычно он ездит раз в месяц.
– Он только что был там. Итак, я буду в продолжение месяца медленно сходить с ума. Именно это ты мне хотела сказать?
– Существует и другой способ избавиться от него.
– Какой же?
– Мы можем убить его, Фрэнк.
Небольшой фургон молочника появился на узкой дороге. Из окошка высунулась рука и поставила на землю возле ворот две бутылки молока. Фургон двинулся дальше. Молочник не утруждал себя, он выползал на свет Божий лишь тогда, когда необходимо было получить деньги.
– Что, что? Что ты сказала?
– Мы можем убить его, Фрэнк.
Я уставился на Риту. У нее был такой вид, словно она обнаружила на полу что-то интересное. Я видел только ее белую шею и высокую грудь под мягкой тканью свитера.
– Не заболела ли ты, дорогая?
– Ну, не знаю. Я только сказала, что есть другой выход. А вдруг я пошутила…
– Надеюсь на это.
– Нет?
– Нет!
Она подняла руку и посмотрела на часы.
– Мне нужно идти. Я не приготовила ленч.
Она поднялась и начала стряхивать солому, приставшую к брюкам.
– Почистите мне спину, Фрэнк.
Я несколько раз легонько шлепнул ее пониже спины, затем круто развернул к себе.
– Тебя повесят за убийство. Ты об этом забыла?
– Кто говорит об убийстве?
– А как иначе понимать твои слова?
– Никак. Может быть, простуда унесет его в могилу… Это было бы чудесно, если бы он умер, не так ли? Ты не ютился бы в маленькой комнатушке, а он не изводил бы меня своим нытьем о сыне.
– Замолчи! – Я встряхнул ее за плечи. – Ни слова больше!
Ее глаза были похожи на изумруды в полутьме.
– Это предложение тебе не понравилось, Фрэнк? Мне тоже.
Оттолкнув меня, она вышла из сарая.
Поздно вечером Зерек заявил мне, что завтра намеревается ехать в офис.
– Я не могу забросить свой бизнес. И если вы будете рядом, я ничем не рискую, не так ли? Вы возьмете с собой револьвер?
– Да.
Итак, Зерек справился со своей слабостью. Или же эта толстуха Эмми убедила его приступить к работе?
– Хорошо. Я ухожу спать.
– А я пойду прогуляюсь. Надеюсь, все будет в порядке.
– Доброй ночи.
Я подождал, пока он поднимется на второй этаж, затем натянул пальто и вышел в темноту. Воздух был уже достаточно прохладным, ветер пронизывал до костей. Луны не было, но на черном небе сверкали искорки звезд.
Я подошел к сараю и влез на сеновал. Добравшись до окна, я увидел, что Рита на сей раз не задернула штору. Я присел на корточки, глядя в ее комнату. Рита сидела перед зеркалом в зеленом халате поверх кремовой ночной сорочки, расчесывала свои роскошные волосы. Дверь открылась, и вошел Зерек. На нем был халат, наброшенный поверх пижамы, а в руках он нес это ужасное пальто. Повесив его на вешалку возле двери, он снял халат и скользнул в постель.
Она даже не повернула головы в его сторону, продолжая расчесывать волосы. Я видел, он что-то говорит ей, указывая на штору.
Она сделала нетерпеливый жест и подошла к окну. Мы смотрели друг на друга сквозь темноту ночи. Она не могла видеть меня, но знала, что я там.
Повернулась, сняла халатик, задернула штору. Я следил за ее тенью, приближающейся к кровати. Затем свет погас, и больше я ничего не мог видеть. Я еще некоторое время неподвижно сидел, уставясь в темноту. Ревность и неутоленное желание владели мной до такой степени, что мне стало дурно.
В течение последующих семи дней у меня не было никакой возможности остаться с ней наедине. Зерек и я ездили в офис каждый день и возвращались вечером. Он не давал мне ни единой свободной минуты, за исключением того времени, когда я делал ежевечерний обход или кормил цыплят.
Каждую ночь она сбрасывала халатик у незашторенного окна, и я мог любоваться, как она идет к кровати. А когда Зерек заходил в ее спальню, она замирала перед окном, глядя на сарай.
На седьмой день я уже сомневался, в здравом ли я уме.
«Мы можем убить его, Фрэнк».
Эти слова преследовали меня. Вначале я думал, что она шутит, но потом, обдумав все, решил, что Рита говорила всерьез, и забеспокоился.
Наблюдая, как он ночь за ночью входит в ее спальню, я поневоле задумался.
«Мы можем убить его, Фрэнк».
Это предложение уже не казалось мне таким сумасшедшим. Она предложила это между делом, так, как если бы предложила приготовить обед.
На десятую ночь я уже почти дозрел.
Я был на сеновале, наблюдая, как она раздевается, когда муж вошел в ее комнату. Она не обратила никакого внимания на его появление, он долго смотрел на нее. Затем протянул руку и коснулся ее тела.
Револьвер моментально очутился в моей руке. Наверное, разум оставил меня, раз я прицелился в Зерека, положив палец на спусковой крючок. Я уже почти выстрелил. Внезапно она стала между ним и окном, револьвер выпал из моей руки.
Я едва не убил его. Если бы не Рита, я бы неминуемо выстрелил. Никогда еще я не был так близок к убийству.
Когда мы ехали в офис на следующее утро, он равнодушным тоном сообщил мне, что завтра десятичасовым рейсом улетает в Париж.
Было немногим более семи, и я как раз разжигал камин, когда Зерек вошел в гостиную. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять – что-то случилось. Это было очевидно: я еще никогда не видел его таким счастливым.
– Миссис Зерек этим утром сказала, что ей нездоровится.
Во рту у меня пересохло.
– Она заболела?
Он положил руку на мое плечо, его рот растянулся до ушей, так что я мог пересчитать все его зубы.
– Нет, не больна! Плохо себя чувствует, вы понимаете? Нездоровится. Это первый признак, вы понимаете? Плохое самочувствие по утрам… Это хорошо!
Я ничего не сказал, да и что я мог сказать.