Меня освободили июльским утром, в восемь часов. Дождь лил как из ведра.

Не так-то легко возвращаться в мир, с которым пришлось расстаться на долгих, во всяком случае для меня, три с половиной года. Я вступил в него с опаской, отошел на несколько ярдов от обитых железом ворот и остановился, чтобы хоть немного свыкнуться со свободой.

На углу виднелась автобусная остановка, откуда я мог бы доехать до дому, но меня еще не тянуло к семейному очагу. Мне хотелось просто стоять на тротуаре, ощущать струи дождя на лице, сжиться с тем, что я наконец-то свободен и следующую ночь мне не придется проводить в камере, среди воров и насильников.

Лужи на мостовой росли на глазах. Дождь лил на мою шляпу, купленную четыре года назад, на плащ, приобретенный годом раньше, теплый дождь из нависших облаков, темных и мрачных, под стать моему настроению.

Блестящий от воды «бьюик-сенчури» подкатил к тротуару, и, подчиняясь команде, электрический моторчик включил привод, опускающий стекло.

– Гарри!

Дверца распахнулась, и я наклонился, чтобы взглянуть на водителя.

Меня встретила широкая улыбка Джона Реника.

– Садись, ты промокнешь, – сказал он.

После короткого колебания я залез в кабину и захлопнул дверцу. Реник схватил мою руку и крепко пожал ее. Его загорелое лицо не выражало ничего, кроме радости от встречи со мной.

– Как поживаешь, старина? – спросил он. – Каково снова очутиться на свободе?

– Все нормально. – Я высвободил руку. – Только не говори мне, что я должен вернуться домой в сопровождении полиции.

От моих слов улыбка Реника поблекла. Его серые глаза озабоченно разглядывали меня.

– Неужели ты мог подумать, что я не приеду? Я же считал каждый день.

– Ни о чем я не думал. – Я оглядел приборный щиток. – Твоя машина?

– Конечно. Купил ее пару месяцев назад. Прелесть, не правда ли?

– Значит, фараоны в Палм-Сити не разучились зарабатывать на жизнь? Поздравляю.

Лицо Реника застыло, в глазах сверкнула ярость.

– Знаешь, Гарри, скажи эти слова кто-то еще, я бы дал ему по морде.

Я пожал плечами.

– Если тебе это приятно, не стану возражать. Я привык к зуботычинам фараонов.

Прежде чем ответить, он глубоко вздохнул.

– К твоему сведению, я теперь работаю у окружного прокурора. Следователем по особо важным поручениям. И получаю гораздо больше, чем раньше. Из полиции я ушел больше двух лет назад.

Я почувствовал, что краснею.

– Понятно… Извини… Я не знал.

– Ты и не мог знать. – Он заулыбался и отпустил сцепление. «Бьюик» плавно тронулся с места. – Пока ты был там, многое изменилось. Прежней банды уже нет. У нас новый окружной прокурор… порядочный человек.

Я промолчал.

– Какие у тебя планы? – резко спросил Реник.

– Их у меня нет. Я хочу осмотреться. Ты знаешь, что из «Вестника» меня вышибли?

– Слышал. – Он кивнул и продолжил после короткой паузы: – Поначалу тебе придется нелегко. Ты это понимаешь, не так ли?

– Естественно. Когда человек убивает полицейского, даже случайно, ему не дают об этом забыть. Я знаю, что меня ждет.

– Полиция не держит на тебя зла, Гарри. Я имел в виду другое. Тебе придется сменить профессию. Кубитт по-прежнему в силе. И ты у него на прицеле. Если он будет против, работа в газетах тебе заказана.

– Это мои трудности.

– Я мог бы помочь.

– Мне не нужна помощь.

– Да, конечно, но Нина…

– Я позабочусь о Нине.

Он долго молчал, вглядываясь в залитое дождем лобовое стекло.

– Послушай, Гарри, мы с тобой друзья. Мы знакомы Бог знает сколько лет. Я чувствую, что у тебя сейчас на душе, но не надо относиться ко мне как к врагу. Я говорил о тебе с Мидоусом. Это наш новый окружной прокурор. Пока еще ничего не решено, но, думаю, он сможет взять тебя в штат.

Я повернулся к Ренику.

– Я не стал бы работать на администрацию Палм-Сити, даже умирая с голоду.

– Нине пришлось нелегко… – Реник замялся. – Она…

– Мне тоже было несладко, поэтому мы сможем во всем разобраться сами. Помощь мне не требуется. И покончим с этим!

– Ну, как хочешь. – Реник раздраженно хлопнул руками по рулю. – Я понимаю, что с тобой происходит. Наверно, я бы тоже злился на весь свет, если б со мной обошлись так же, как с тобой, но что было, то прошло. Ты должен подумать о своем будущем и о будущем Нины.

– А чем, по-твоему, я занимался все эти годы, проведенные в тюремной камере? – Сквозь окно я смотрел на море, серое в пелене дождя, бьющееся о набережную. – Да, я озлобился. Мне хватило времени осознать, каким же я был слюнтяем. И чего я не взял десяти тысяч долларов, которые предложил комиссар полиции в обмен на мое молчание! Так вот, в тюрьме я дал себе зарок: теперь никто и никогда не скажет, что я слюнтяй!

– Это все слова, – резко возразил Реник. – Ты знаешь, что поступил правильно. Если бы ты взял деньги, то никогда бы не примирился со своей совестью. Это же ясно как Божий день.

– Ты так думаешь? Не обольщайся, что теперь мы с ней поладили. Три с половиной года в одной камере с растлителем детей и двумя ворами не проходят бесследно. По крайней мере, взяв десять тысяч, я бы не был отбывшим срок преступником, да к тому же и безработным. Возможно, я даже купил бы себе такой же автомобиль.

Реник пожал плечами.

– С этим не шутят, Гарри. Я начинаю волноваться за тебя. Ради Бога, возьми себя в руки перед встречей с Ниной.

– А почему бы тебе не заняться своими делами? – рявкнул я. – Нина, кажется, моя жена. И она примет меня таким, какой я есть. Вот так-то. И позволь мне самому заботиться о ней.

– Думаю, ты поступил неправильно, Гарри, не разрешив ей не только присутствовать на суде, но даже посещать тебя в тюрьме и писать письма. Ты знаешь не хуже меня, что она хотела разделить с тобой это несчастье, но ты вел себя так, словно она совершенно посторонний человек.

Мои руки сжались в кулаки, но я продолжал смотреть на мокрый песок пляжа.

– Я знал, что делаю. Я не хотел, чтобы эти стервятники фотографировали ее в зале суда. Не хотел, чтобы она видела меня на скамье подсудимых, чтобы мерзавец тюремщик читал ее письма, прежде чем они попадут ко мне. Не было нужды втягивать ее в эту грязь только потому, что я оказался слюнтяем.