То интервью курганского журналиста, конечно, получилось немного «комсомольским», с непременным «Ваши пожелания молодежи?», ведь на дворе стоял 1969 год.

– Что называется, каковы вопросы, таковы и ответы, – сокрушался позже Феликс. – Ведь и я, молодой журналист, и сталинский министр Мария Ковригина жили в одно время, в одну эпоху, пребывали – каждый по-своему – в сплошной «запретной зоне». Даже если бы я знал об одном из самых сильных ходов ее деятельности на посту министра здравоохранения великой атомной державы, я бы все равно об этом ее не спросил. А если бы спросил, она бы не ответила, а если бы ответила, в газете бы не напечатали.

Получив такого влиятельного тестя, как начальник Курганского облкниготорга, Феликс оказался на передовой библиофильского фронта. Надо заметить, что свои «блатмейстерские» возможности он использовал на полную катушку, без устали пополняя любимую коллекцию новыми сверхдефицитными изданиями. Слава о журналисте-книголюбе бежала впереди ее обладателя. Состав книжного богатства Феликса Медведева не мог не заинтересовать некоторых «библиофилов». Непросвещенные в библиофильстве, но обремененные завистью персонажи пустили слух, что объявившийся в Кургане книжный нувориш не брезгует приобретением книг из библиотечных фондов. Не знали они, что книга с библиотечным штампом в коллекции настоящего книжника равносильна позорному клейму на лбу честного человека. Не ведал этого и непосредственный начальник Феликса – верноподданный партиец с суровым лицом и «гончей» фамилией Забегай. Как только до его всеслышащих ушей донеслась дилетантская сплетня, он, улучив момент, когда Феликса не было в редакции, кинулся по всем его ящичкам-шкафчикам-полочкам в поисках вещдоков и наткнулся на настоящую крамолу – фотографию Феликса в обнимку с Андреем Вознесенским. Задохнувшись от праведного гнева, Михаил Яковлевич возопил:

– Вознесенский?! Хороши же у него друзья!

В разгар истерики на пороге появился хозяин редакционного закуточка… Немая сцена. Секундное замешательство журналиста сменилось бурным возмущением и криками, понесшимися по всей редакции. Кто-то бежал на шум, кто-то, наоборот, уткнулся в бумаги, усиленно изображая чрезвычайную занятость. Бдительный Забегай не ожидал яростной отповеди от «провинившегося» и был вынужден ретироваться, опасаясь получить по голове увесистым томом.

Подобных «проверок» в жизни Феликса будет предостаточно. Позже, в начале 80-х, когда вокруг уже известного всей библиофильской столице энтузиаста-книжника начнут кружить гэбисты, они «пригласят» его курганского друга Славу Аванесова в спецномер гостиницы «Москва». Причем сделают это хитро, почти накануне отъезда Аванесова с семьей в заграничное турне, когда, по расчету «ловцов человеческих душ», журналист окажется неспособен к сопротивлению. Предметом их любопытства будет библиотека Феликса, а в особенности, та ее часть, в которой, по некоторым данным, красуются крамольные сочинения Николая Гумилева, Марины Цветаевой, Андрея Синявского, Александра Солженицына. Но Слава, пообещав «тесное сотрудничество», будет упорно твердить:

– Гумилев? Солженицын? Нет, таких книжек не видел.

– Но если увидите?..

Киев, 1982 г. Общество любителей книги Украины. Писатель, автор популярных книг, крутой фронтовой разведчик, прототип «майора Вихря» Овидий Горчаков, правнук А. Пушкина Григорий Григорьевич Пушкин и, конечно, наш герой

– Обязательно сообщу! – по-комсомольски преданно вперившись в глазки-буравчики, ответит Слава, думая про себя: «Надо срочно рассказать Феликсу!»

Три десятилетия спустя курганские журналисты решат собрать людей, с которыми работали в «застойные» годы. К их удивлению, тот самый рьяный Забегай, причитавший над фотографией Вознесенского, давно уже сменил не только убеждения, но и Родину, превратившись в добропорядочного американского пенсионера. Когда видеокамера новомодного средства связи SKYPE проявит 95-летнего, но бодрого Михаила Яковлевича, первый вопрос, который он задаст бывшим коллегам, прозвучит так:

– Скажите, а как поживает Феликс Медведев? Передавайте ему привет!

История возвращения Феликса к родным пенатам, в Москву, как всегда, случайна и в то же время закономерна. Имея широкие знакомства среди интеллектуальной элиты Кургана, он подружился с семьей ссыльного литератора Аэция Ранова, поэта-анархиста бурных 20-х годов. Как-то за чашкой вечернего чая у Рановых, листая книги и слушая рассказы о Есенине и его друзьях, Феликс обмолвился, что семейная жизнь дала трещину, он хотел бы уехать в Москву и найти там работу.

– Кстати, – оживились супруги, – нам кажется, Феликс, мы сможем посодействовать вам. В Москве в издательстве «Советский писатель» работает наш друг Лев Ильич Левин. Он большая умница и замечательный человек, обратитесь к нему от нашего имени.

Войдя в редакцию следующим утром, Феликс тут же направился к главному редактору. Приведя какой-то весомый аргумент в пользу срочной поездки в Москву, он добавил чувства.

– Я так соскучился по маме, дайте недельку отпуска, – со слезой в голосе обратился он к главреду Сергею Сергеевичу Глебову…

«Плач Ярославны» возымел действие, и окрыленный Феликс полетел в столицу.

Лев Ильич, радушно принявший обаятельного визитера, подробно расспросил его о Рановых, о курганском житье-бытье, о знаменитом докторе – волшебнике Илизарове. Узнав, что Феликс – журналист и хотел бы работать в Москве, уверенно произнес:

– Давайте попробуем к нам, в «Совпис», я походатайствую перед директором. Хотите?

– Конечно! – не веря своему счастью, выдохнул Феликс.

«Советский писатель» считался одним из самых крупных печатных органов, издававших современную литературу. Попасть туда на работу было весьма непросто.

С 1934 года издательством руководил Николай Васильевич Лесючевский, по кличке «Лесюк» – профессионал своего дела, но с тяжкой славой душителя, чья безжалостная пята в кагэбэшном сапоге растоптала судьбы Николая Заболоцкого, Бориса Корнилова, Ольги Берггольц. Писатель Сергей Каледин, не понаслышке знакомый со «сталинским соколом» Лесючевским, рассказывал, что этот «Малюта Скуратов» всех представительниц слабого пола принимал на работу самолично: «Некрасивых не брал. При нем жизнь в коридорах замирала – женщины боялись выйти даже в туалет. По слухам, он поколачивал свою пожилую секретаршу… Жил он один в Резервном переулке в огромной неуклюжей квартире. Жил скромно, казны не скопил, дензнаки его не занимали, он владел большим – главным издательством страны. Были у него и дети, но они не светились, возникли только на похоронах, зашуганные, понурые. Лесючевский с закрытыми глазами знал портфели всех редакций, графики прохождения рукописей, биографии сотрудников – все до мелочей… Когда пришла пора издавать Пастернака, Ахматову, Мандельштама, Лесючевский во всеуслышание заявил на собрании: «Издаем врагов».