Жест не собирался рассказывать им, что вся Империя превратилась в гигантскую кучу дерьма. Он не собирался объяснять, что Тоа-Сителл сошел с ума. Он не хотел говорить о том, что собирался отсидеться в форте несколько дней, а затем сместить патриарха и занять его место. Как оказалось, он был слишком оптимистичен. Ему следовало бежать пару дней назад – наплевать на потери и бежать сломя голову.

Пустые мечты – вот что это такое.

Он решил, будто сможет, задержавшись, обратить ситуацию в свою пользу, потому что мечтал об этом. Ему нравилось быть герцогом, наперсником патриарха, помощником главы многочисленных Глаз Божьих – богатым и уважаемым, наделенным правами, о которых мужчина его возраста не мог и помыслить. Он действительно верил, что может помочь Империи и городу. Он обладал талантом создавать порядок из хаоса, что и доказал во время Второй династической войны, когда его рыцари стали неофициальной политической силой столицы. После нынешних неурядиц он мог остаться единственным лидером, способным собрать разбитую Империю воедино.

Вот почему Тоа-М’Жест задержался здесь, надеясь на перелом событий. Но мир вокруг превратился в огромный писсуар. Он даже не мог сосчитать своих людей. В форте раз за разом вспыхивали стычки: сначала на кулаках, затем на мечах. Люди наносили коварные удары исподтишка – ножами, в темноте. Одна из ссор между его солдатами и магами из Тавматургического корпуса привела к гибели пяти Котов и двух чудотворцев.

А герцог все медлил. Он мог оказаться последним здравомыслящим человеком в правительстве. Если бы он убежал, то кто бы тогда позаботился об Империи?

Проскользнув под противофейную сетку, прикрывавшую северную стену форта, он мрачно напомнил себе: «Мир не дает награды за благие намерения». Всю жизнь Тоа-М’Жест придерживался правила, которое не раз спасало его в опасные времена: когда призом является выживание, на второе место выходит желание умереть последним. Эта мысль зазвучала эхом в его смятенном сознании, когда он услышал чей-то важный голос, громко объявлявший из-за стены о том, что патриархом подписан имперский ордер на арест герцога Тоа-М’Жеста, бывшего Ответственного за общественный порядок, обвиняемого в предательстве, заговоре и преступлениях против Империи.

– Проклятье! – проворчал он. – Пора уходить.

Очевидно, пехотинцы блокировали и другие стены. Они наверняка спланировали эту операцию заранее. Оставался единственный путь отступления.

Вниз.

Не сказав никому ни слова, Тоа-М’Жест побежал.

Чутье говорило ему, что он может сторговаться с Кайрендал и ее подчиненными. То же чутье предупреждало: не вступать в переговоры с солдатами, не грозить, не блефовать и не спорить. Когда посланные за ним пехотинцы встретились в центре форта, он уже был далеко, уходя по пещерам и проходам, в которых хозяйничала его бывшая банда: заяц спрятался в своей норе, на пять шагов опередив гончих псов.

На Анхану опустились сумерки.

То был вечер без луны, с кучевыми облаками, окутавшими звезды. Несколько окон с незатворенными ставнями и еще более редкие открытые двери мерцали желтым светом масляных ламп в различных частях города. Однако единственным реальным светом в ночной мгле, растворившей сумерки, было бушевавшее в доках алое пламя.

В этом адском зареве мужчины и женщины набрасывались друг на друга, сражались, убегали и умирали. Среди жутких языков огня отчаявшиеся блюстители порядка колотили людей дубинками по головам и спинам, не жалея даже собственных сослуживцев. В этом чудовищном пожаре солдаты, сменив пики на ведра, маршировали через умиравшие джунгли.

Рядом с пылающими зданиями горела река. Вода была бесполезной: смешавшись с черным маслом, она еще больше распространяла пламя. Солдаты пытались забрасывать огонь песком и грязью. Вскоре даже офицерам, отдававшим приказы, пришлось взяться за лопаты и ведра.

В верховье реки – в шестнадцати километрах от Анханы и в ста метрах к северу от берега Великого Шамбайгена – в воздухе появился куб, мерцающий разноцветными лучами. В какой-то момент он вспыхнул предзакатными огнями и исчез, оставив на земле двенадцать мужчин, одетых в металлизированные пуленепробиваемые комбинезоны, укрепленные сорбатаном и полужесткой углеволоконной керамикой. Их шлемы были сделаны из того же материала, и у каждого имелось забрало из затемненного бронестекла, покрытое сеткой из серебряной проволоки толщиной с человеческий волос.

Солдаты зашагали к реке, и в тот же миг за их спинами в воздухе появился и замерцал новый куб.

Первый из пришельцев достиг реки, опустил свой микроволоконный рюкзак на прибрежный песок, расстегнул «молнию» пластиковой упаковки и дернул за белый нейлоновый шнур. Рюкзак с шипением развернулся, надулся и превратился в большую лодку, в которую остальные начали укладывать свое снаряжение, используя для этого особые карманы на липучках, расположенные вдоль баллонов. В то же время ровно в пяти метрах вверх по течению лидер второй дюжины тоже начал расстегивать «молнию» рюкзака. Третья дюжина двинулась к участку берега в пяти метрах выше по течению от второго отряда, а за их спинами уже мерцал четвертый куб.

Из всех людей, собравшихся в тот час на берегу, лишь четверо были одеты не так, как все. Их комбинезоны отличались тем, что пуленепробиваемая ткань не была металлизированной, а на затемненных забралах отсутствовала сетка из серебряной проволоки. Двенадцать плавсредств поделили на группы – по три лодки, соединенные фалами. Четверо человек заняли места на кормовых сиденьях ведущих лодок и опустили свои посохи в воду, используя их как рули. Каждый из них, держа в ладони большой кусок полированного кварца, фокусировал взгляд на мерцающих гранях. Лодки тихо заскользили по воде в сгущавшуюся тьму.

В городе, куда они направлялись, монахи, крича от боли и умирая в огненной реке, пытались отыскать тело павшего посла. А под городом, в темной подземной пещере с низким каменным сводом…

…убийца, прикованный цепями к известняковой стене, смотрел невидящим взором во мрак, более жуткий и всеобъемлющий, чем та абсолютная ночь, в которой он обитал.

Человек, бывший некогда принцем перворожденных, корчился в приступе смертельного озноба, и только несколько часов отделяли его от смерти.

Опальный герцог скитался в непроницаемой тьме, потерявшись в бесконечном лабиринте.

А человек по имени Хабрак – сержант имперской гвардии, прослуживший в темнице двенадцать лет и имевший лишь одно взыскание в личной записи; представитель первого типа людей, тех, для кого правила никогда не менялись; мужчина, противопоставивший сверхъестественным джунглям, волнам черного масла и пожарам, угрожавшим уничтожить его город, свою бесстрастную и непоколебимую преданность долгу; солдат, твердо веривший, что за тридцать семь лет службы он повидал достаточно чудес, чтобы больше ничему не удивляться, – смотрел с открытым от изумления ртом, как его сияние сам патриарх Тоа-Сителл спускался по лестнице Зала суда в караульное помещение Донжона.