руками о валик, вытянула шею и, не дыша, стала смотреть на черный четырехугольник двери, распахнутой в прихожую.

«Ксенья сказала, никому не открывать дверь… Никому не открывать… Но кто это? Может быть, тот вчерашний офицер?»

Тогда так же, как сейчас, хрустнула половица на крыльце, потом послышался стук в дверь. Ксенья пошла открыть. Она вернулась с офицером. Он держал в руках папаху. Волосы его были гладко прилизаны и блестели, как смазанные маслом. В комнате стало сразу пахнуть, как в парикмахерской.

Офицер остановился у косяка дверей и внимательно осмотрел столовую.

— Я к вам от коменданта города, — сказал он. — Мы ищем квартиры. На постой в город прибывают чешские войска. Нужны квартиры для офицеров.

Он бросил быстрый взгляд на дверь в спальню Ксеньи и спросил:

— Сколько в этом доме живет человек?

— Нас двое, — сказала Ксенья.

— Только? Превосходно! Вы, конечно, не станете протестовать, если мы поместим к вам, скажем, одного чешского поручика? Вы великолепно разместитесь тут втроем. Да и вам, наверное, будет веселее. Сейчас у наших дам господа чехи в моде. Как это в песенке поется, — офицер усмехнулся, лукаво поднял бровь и вдруг запел игривым баском:

Ах, яблочко, куда ты котишься? Ах, мамочка, мне замуж хочется, Да не за штатского, не за военного, За душечку военнопленного.

— Как говорят, из песни слова не выкинешь. Так согласны на поручика? А?

Ксенья нахмурилась.

— Ко мне должны приехать родственники, — сказала она, глядя мимо офицера. — Здесь всего две комнаты, и вряд ли можно будет поместить сюда еще хотя бы одного человека.

— Родственники? — Офицер щурился, пристально глядел на Ксенью блестящими глазками, и тонкие губы его подергивала усмешка. — Поразительная вещь. Решительно во всех домах ожидают приезда каких-нибудь родственников или свойственников. Катастрофа! По моим подсчетам население города должно увеличиться сразу по крайней мере в пять раз… Куда бы я ни заходил, везде ждут родственников… И странно, что это совпадает с приходом в город союзных войск… Одно из двух: или все очень любят наших доблестных союзников и спешат поскорее съехаться к ним поближе, или очень их не любят и стараются заселить свои квартиры разными тетями и мотями, чтобы быть от союзников подальше. Ха-ха… Что? А как вы? Вы их очень любите или очень не любите? А?

— Мы говорили о моей квартире, а не о союзниках, — сказала Ксенья.

— О, какая вы сердитая. — Офицер сделал испуганное лицо. — Нет, честное слово… К чему сердиться? Разве я сказал что-нибудь плохое или неприятное? Нисколько. Я сам предпочитаю, чтобы хорошенькие женщины любили нас в первую очередь, а союзников уже во вторую… Честное слово… А?

Ксенья молчала.

— И я предпочел бы, конечно, сам стать к вам на квартиру, — сказал офицер и вздохнул. — Вы думаете, легко мне отдать вашу квартиру, да еще вместе с вами, какому-нибудь там «пану пше прошу» или «братишке наздару»? Совсем не легко. Лучше бы я сам, лучше бы я сам…

Ксенья круто повернулась спиной к офицеру и отошла к окну.

— Ну, не буду, не буду, — воскликнул офицер. — Если приезжают родственники, ничего не поделаешь… Ну, а если они не приедут, тогда уж не обессудьте — одну комнатку у вас заберем. Разрешите через денек-другой наведаться? Честь имею…

Офицер звякнул шпорами, круто наклонил голову, показав прямой пробор в напомаженных и тщательно расчесанных волосах, блеснул погонами, расшитыми серебром, и вышел, кокетливо волоча правую ногу, словно она у него была тяжелее левой.

Ксенья закрыла за ним дверь и, вернувшись в комнату, стала ходить из угла в угол.

— Вот этого еще не хватало… Чешский поручик… Офицер из комендантского управления, — повторяла она, казалось, совсем позабыв о Лене, которая во все глаза смотрела на нее, не понимая как следует, что случилось и почему так взволнована Ксенья.

— Но, может быть, он больше не придет, — сказала Лена.

— Ах, ты ничего не понимаешь… Это очень важно… Если они его поселят сюда, тогда все пропало… — Ксенья вдруг заспешила и, задернув шторы поплотнее, чтобы не осталось даже щелки, стала снимать с буфета какие-то книги.

Она укладывала их в стопочку, аккуратно вправляя в обложки высовывающиеся листки. Листки были совсем новенькие, и Лене казалось странным, что они так плохо держались в переплетах.

Потом Ксенья перевязала стопочку книг бечевкой и стала поспешно надевать шубу.

— Куда? — удивленно спросила Лена.

— Это нужно сейчас же унести из дома. Если листовки найдут у нас, меня арестуют… Пожалуйста, не проговорись…

— Нет, я не проговорюсь, — сказала Лена.

— И пожалуйста, никому без меня не отворяй… Я скоро вернусь. Он может снова прийти и привести с собой этого чешского офицера… Он мне не поверил…

Ксенья взяла со стола стопочку книг и вышла из дома.

И теперь Лена вспомнила все это так ясно, словно оно произошло только что и офицер еще не успел закрыть за собой дверь.

Она смотрела на черный четырехугольник двери и ждала. Она была уверена, что там, за дверьми, на крыльце стоит вчерашний офицер.

«Но почему же он не стучит?»

Ей было страшно даже заплакать.

Проходили минуты, а стук в дверь все не раздавался — это было еще страшнее.

«Но, может быть, половица крыльца хрустнула с морозу? Нет, вчера она хрустнула так же, а потом раздался стук… Может быть, он подкрался и ждет?