Действительно, надо правду сказать, дела в этой отрасли фамилии де Курси шли весьма неудовлетворительно. Не совсем удовлетворительно шли они и в некоторых других отраслях. Лорд Порлокк женился, выбрав себе подругу в жизни далеко не из высшего аристократического круга, и его мать, стараясь замолвить слово в его пользу, услышала такую брань со стороны графа, что решилась никогда больше не испытывать такого обхождения. Она приехала в Лондон совершенно наперекор его желаниям, тогда как граф, благодаря подагре, должен был сидеть в своей комнате, мало того, назло ему она дала бал для того только, чтобы никто не мог сказать, что она сошла с великолепного поприща в отчаянии.

– Ни одна женщина не была бы в состоянии переносить дольше то, что я перенесла, – говорила она Маргарите. – Когда я думала, что кто-нибудь из вас выйдет замуж…

– Ах, мама, не говорите об этом, – презрительным тоном сказала Маргарита.

Ей не нравились намеки матери, что для нее миновали всякие шансы на супружескую жизнь, хотя сама она часто говорила матери, что перестала уже думать об этом.

– Розина переедет к Амелии, – продолжала графиня. – Мистер Гезби совершенно согласен на это, и кроме того, позаботится о том, чтобы она имела средства на покрытие своих расходов, а я и ты, моя душа, уедем в Баден-Баден.

– Где же мы возьмем деньги, мама?

– Мистер Гезби устроит это. Несмотря на то что говорит твой отец, я знаю, что деньги должны быть. И притом же за границей мы проживем дешевле, чем здесь.

– Ну, а что будет делать папа?

– Что хочет, то пусть и делает. Никто не знает, что я должна была переносить от него. Еще год, и это убило бы меня. Выражения его становятся грубее и грубее, и я жду с каждым днем, что он меня ударит своим костылем.

По всем этим обстоятельствам, нельзя сказать, что семейные интересы де Курси были в цветущем состоянии.

Предполагая уехать в Баден-Баден, графиня, однако же, не имела ни малейшего намерения взять с собой свою младшую дочь. Она терпела от мужа в течение многих лет, а леди Александрина после шести месяцев начинала уже жаловаться на свою горькую участь. Главная жалоба Александрины заключалась в том, что муж ее неразговорчив. Леди де Курси понимала, что никакая женщина не имела права сетовать на это. Если бы у графа был один только этот порок, она с удовольствием провела бы с ним остатки своих дней!

А все же жизнь Александрины была едва ли не тяжелее жизни матери. Она нисколько не исказила истины, сказав, что муж ее никогда с ней не говорил. В ее новом неудобном доме часы ее шли весьма длинно и весьма скучно. В доме матери ее постоянно окружали люди, хотя и не всегда такие, каких она желала бы иметь своими друзьями, но она думала, что замужем выберет себе тех, кто придется по сердцу, но к ней никто не приезжал. Ее сестра, более благоразумная женщина, начала свою замужнюю жизнь с определенной идеей, и потому спокойно ее переносила, но это бедное создание увидело себя совершенно покинутым. Однажды допущенный в сердце гнев на мужа, а это было сделано еще на первой неделе после брака, вытеснил из него и ту небольшую частицу любви, которая существовала в нем. Она не знала, что при входе мужа в комнату ей следовало бы смотреть на него ласковее и этим самым заставить его думать, что его присутствие доставляет ей счастье. Она же приняла угрюмый вид, прежде чем поселилась в новом своем доме, и этого вида никогда не оставляла. Кросби старался найти в своем доме семейное спокойствие, насколько оно было для него доступно, и этим облегчить свою участь, но задача становилась труднее и труднее, уныние усиливалось все более и более. Он думал о своем счастье, а не о счастье жены, так как и жена, в свою очередь, думала о своей собственной скуке, а не о скуке мужа.

– Неужели в этом должно заключаться семейное счастье! – часто говаривал Кросби самому себе, садясь в кресло и стараясь сосредоточить все свое внимание на книге.

«Неужели в этом должно заключаться счастье замужней жизни!» – думала Александрина, оставаясь совершенно одинокою, не имея даже книги, которая могла бы доставить ей развлечение. Она никогда не прогуливалась с ним, да ей, впрочем, и не нравились прогулки по тротуару вокруг какого-нибудь сквера. Кросби положительно решил, что она не принудит его войти в долги из-за наемной кареты. Кросби не был скуп на деньги, его нельзя назвать скрягой, но он увидел, что, женившись на дочери графа, сделался бедняком, и не хотел, вдобавок к этому, поставить себя в безвыходное положение.

Когда молодая жена услышала, что ее мать и сестра намерены бежать в Баден-Баден, в ней моментально родилась надежда, что и она могла бы присоединиться к побегу. Она не хотела бросить мужа, по крайней мере не хотела разлучиться с ним так, чтобы свет подумал, что они поссорились. Она просто хотела уехать надолго, весьма надолго. Два года тому назад поездка с матерью и Маргаритой в Баден-Баден не имела бы в ее глазах особенной прелести, но теперь жизнь за границей казалась ей жизнью в раю. Действительно, долгие скучные часы в Принсесс-Ройяль-Кресценте были невыносимо тяжелы.

Но каким образом устроить это? Разговор с матерью происходил накануне бала, и леди де Курси с унынием передала его Маргарите.

– Конечно, он отделит ей часть годового дохода? – хладнокровно сказала Маргарита.

– Но, душа моя, давно ли живут они вместе?

– Я не понимаю, отчего почти все замужние жалуются на свою судьбу, – отвечала Маргарита. – Я не хочу убеждать ее оставить его, но если она говорит правду, то это должно быть весьма неприятно.

Кросби согласился ехать на бал в Портман-сквэр, но не нашел там никакого удовольствия. Он уныло стоял в стороне и почти ни с кем не говорил. Взгляд его на жизнь совершенно изменился в течение нескольких месяцев. Здесь, именно в таких местах, как это, он обыкновенно блистал в былое время. При таких случаях он сиял особенным светом, возбуждая зависть в сердцах многих, которые угрюмо следили за блеском его карьеры. Но теперь не было ни души угрюмее и молчаливее его, несмотря на то что он считался зятем в этом благородном доме.

– Скучновато, не правда ли? – спросил Гезби, с большими усилиями добравшись до угла, в котором стоял его свояк. – Что касается меня, то лучше остался бы дома со своей газетой и туфлями. Мне кажется, подобные собрания не идут женатым людям.

Кросби что-то проворчал и перешел в другой угол.

Кросби и его жена воротились домой в кебе, во всю дорогу они не сказали слова друг другу. Александрина ненавидела кебы, но ей положительно было объявлено, что она может позволять себе ездить только в этих экипажах, и больше ни в каких. На другое утро он сидел за завтраком пунктуально в девять часов, леди Александрина явилась в столовую после ухода его в должность. Вскоре после того она отправилась к матери и сестре, но, когда Кросби воротился домой, она уже сидела в гостиной, и, как всегда, с угрюмым видом. Сказав несколько слов, которые можно было принять за приветствие, Кросби хотел удалиться, но Александрина остановила его, выразив желание поговорить с ним.

– С удовольствием, – сказал Кросби. – Только дайте мне переодеться. Это займет не больше получаса.