указав папскому послу на то, что главная необходимость всегда заключается в сохранении мира в Италии и что споры такого рода следует решать переговорами, а не силой. Если сторонам нужны посредники, то Венеция рада будет предложить им свои услуги.

Ситуация быстро разрешилась сама по себе. В январе 1598 г., прежде чем Венеции пришлось прийти к окончательному решению о вмешательстве, дон Чезаре, чей боевой дух подорвало известие, что папа отлучил его от церкви, сдался папским войскам, согласившись передать папе Феррару и всю территорию герцогства в обмен на возвращение в лоно церкви и другие мелкие уступки, которые Клименту VIII фактически ничего не стоили. Вне себя от радости по поводу таких успехов, папа лично прибыл в Феррару, чтобы вступить во владение новой территорией, и триумфально въехал в город, куда Венеция, вынужденная примириться с тем, чего не могла предотвратить, отправила четырех послов с поздравлениями.

К сожалению, трудности в отношениях с папой на этом не кончились; вернее, они только начинались. Первым делом Климент VIII вновь попытался уменьшить власть республики над местным священством, затем выразил протест против того, что Венеция наняла некоего Марко Шиарра, отлученного от церкви, для помощи в постоянной борьбе с ускоками; после этого случился спор касательно границ и навигации по реке По; затем папа вознегодовал, когда Венеция предложила собирать налоги со священников Брешии наравне с обычными гражданами, чтобы восстановить крепостные стены; а в 1600 г. случилась еще одна, более серьезная ссора – вновь по поводу юрисдикции. На сей раз спор касался маленького городка Ченеда[316], который, хоть и принадлежал Венеции на протяжении последних двухсот лет, фактически управлялся местным епископом со времен раннего Средневековья. Этот факт способствовал тому, что папа отправил епископу увещевательное послание, в котором отрицал власть Венеции и под угрозой отлучения требовал, чтобы в будущем все обращения направлялись в Рим. Последовавший спор Венеция сочла принципиальным и не отступила ни на дюйм. Климент VIII понял, что переоценил свои силы, и частично пошел на попятную, однако дело затянулось надолго, предзнаменуя гораздо более яростную бурю, о которой венецианцы, увы, не знали.

В начале нового столетия стало ясно, что инстинктивная склонность венецианцев проявлять терпимость в вопросах религии становилась все менее приемлемой для Рима. В ухудшении дел по этому вопросу виноват Рим, а не Венеция. С распространением Реформации в Европе, и в особенности после опубликования в 1598 г. Нантского эдикта, в котором Генрих IV подтвердил худшие подозрения папы, даровав французским протестантам свободу вероисповедания и равные с католиками права, Рим стал все больше укреплять свою власть и оказывать давление на страны с целью вынудить католические правительства перейти под папский контроль. Венеция отказалась это делать. Она не считала себя виновной в религиозном неповиновении; вскоре обвиненный в кальвинизме дож рассуждал следующим образом: «Кто такой кальвинист? Мы такие же христиане, как сам папа, и христианами мы умрем, нравится это кому-то или нет»[317]. Затруднение состояло в том, что папа считал религиозной проблемой то, что республика рассматривала как чисто политическое дело. Венеция не подвергала сомнению свой долг подчиняться религиозным догмам; однако ее политическая независимость оставалась для нее священной, и ею нельзя было рисковать. В то же время, будучи городом-космополитом, само существование которого основывалось на международной коммерции, как могла она подвергать дискриминации еретиков, если в прошлом она не делала этого даже с нехристианами?

Несмотря на то что Климент VIII не унимался, Венеции удалось одержать несколько побед. Одной такой победой стала Ченеда; вторая случилась в 1596 г., когда особый конкордат дал венецианским книготорговцам и печатникам право (при определенных условиях) заниматься произведениями, фигурирующими в Index Expurgatorius[318]. На самом деле венецианцы делали это крайне редко, но по крайней мере такое их право было признано юридически. Республика разрешила купцам и ремесленникам из швейцарского кантона Гризон селиться на своей территории и проигнорировала протесты папы по этому поводу. Она также стойко защищала религиозные свободы иностранных дипломатов. Когда в 1604 г. Рим упрекнул ее в том, что она позволила сэру Генри Уоттону ввезти протестантские молитвенники и проводить англиканские службы в своей личной часовне, Венеция твердо ответила: «Республика никоим образом не может обыскивать багаж английского посла[319], о котором известно, что он ведет спокойную и безгрешную жизнь, не вызывающую никаких скандалов». Папа не стал настаивать, и сэр Генри без помех продолжал исполнять свои религиозные обряды на протяжении всех четырнадцати лет, пока служил послом в Венеции[320].

В марте 1605 г. папа Климент VIII умер; после правления Льва XI, которое продлилось всего 26 дней и ничем, кроме этого, не запомнилось, папский престол перешел к Павлу V. Камилло Боргезе, несмотря на выдающуюся церковную карьеру, похоже, искренне удивился своему избранию и решил, что он должен расценивать его как знак: сам Господь назначил его искоренить ересь и добиться верховенства церкви во всем, вплоть до последней буквы канонического права. Папские легаты стали еще чаще добиваться аудиенции у дожа, чтобы высказывать возражения и протесты. Почему сенат недавно запретил возведение религиозных сооружений в городе без особого на то разрешения? Почему он на днях запретил отчуждение мирского недвижимого имущества в пользу церкви, лишив ее таким образом прибыльного наследства от благочестивых венецианских завещателей? Венеция возражала, говоря, что государству почти невозможно содержать уже существующие церкви и монастыри, которые и так занимают половину городских территорий; и что, поскольку папа Климент VIII приказал, чтобы церковную собственность не продавали мирянам, требовался какой-то ответный закон, который помешает все большему количеству земель уплывать из рук республики. Подобные аргументы попросту не принимались, и сообщения папы начали звучать по-новому – с оттенком угрозы.

Таким образом, с самого начала правления Павла V обе стороны взяли ведущий к столкновению курс, отклониться от которого одна сторона не могла, а вторая не желала. Венеция изо всех сил старалась сохранить дружеские отношения с папой и даже внесла семейство Боргезе в списки дворянства – этот жест привел папу в восторг, и в знак одобрения он прислал льстивое письмо. Однако невозможно было долго сохранять эту маску вежливости, так что не прошло и года после избрания Павла V папой, как произошли три события, любое из которых вполне могло ускорить приближение кризиса.

Первым из них стала смерть в 1605 г. венецианского патриарха Маттео Дзане и назначение сенатом его преемника – Франческо Вендрамина. В таких случаях Венеция уже давно по традиции, в качестве любезного жеста, запрашивала одобрение Ватикана. Однако при назначении Дзане папа Климент VIII ответил, что такое одобрение больше не может выдаваться автоматически, и потребовал, чтобы патриарх лично явился в Рим для