Еще дымящимся стволом мушкета Гензель тронул дверцу кабинетного сейфа. Тот был не заперт.

— Иминоглицинурия! — выругался Гензель.

— Они забрали ключ… И все остальное. Деньги и те пробирки… Удивительно ловкие мерзавцы… Но знаешь, Гензель, я не в обиде. Это ведь я их нашел в свое время… Я их вырастил, я сделал из них артистов… — Чудовище в инвалидной коляске попыталось широко улыбнуться, отчего лицо оплыло еще сильнее. — Они молодцы… Они перехитрили всех…

— Кто забрал ключ? — жестко спросил Гензель.

Положение было скверным. Ключа в сейфе не было. Пуст. История начинала пахнуть еще хуже, чем растекающийся в своем кресле Варрава.

В силах ли он разговорить бывшего директора театра? Если тот не захочет отвечать, все пропало. И угрожать ему бессмысленно — даже самые страшные пытки едва ли что-то значат для того, чье тело медленно распадается на составляющие.

Впрочем, господин Варрава не собирался запираться. Напротив, кашлял от сдерживаемых слов.

— Кто… Ты еще не понял кто, милый Гензель?.. Твоя деревянная тварь забрала ключ! Твой Бруттино! Кто же еще?

Это было неожиданно. Настолько, что Гензель, не сдержавшись, хлопнул себя по лбу.

— Деревянная кукла? — воскликнул он в сердцах. — Тебя обманула деревянная кукла, Варрава?

Желтый глаз взглянул на Гензеля с откровенной насмешкой. Борода, когда-то блестящая и ухоженная, теперь казалась переплетением перепачканных в слизи щупалец.

— Твоя… кукла оказалась куда хитрее, чем… чем мне казалось. У нее большое будущее, Гензель… Быть может, не только на сцене. Никогда не видел ни в одном человеке такого сочетания дьявольской хитрости и животной злости… Поразительное существо… Он один собирал бы аншлаг каждый вечер… Но уже поздно. Театр закрывается.

— Он вырвался из клетки?

Варрава через силу кивнул. Ком плоти, бывший прежде его правым ухом, шлепнулся на пол.

— Это случилось сегодня… Удивительно способный мальчуган… Я сразу понял, у него потрясающие задатки… Но он не просто хищник… О нет, он куда сложнее.

— Не сложнее еловой шишки, — огрызнулся Гензель. — Что произошло? Он вырвался из клетки?

— Не только… выбрался, Гензель, он увел за собой моих лучших кукол… Синюю Мальву, Перо и Антропоса. Как они блистали на сцене!.. Невероятно, что они признали вожаком деревянное полено. И подчинились ему… Ворвались сюда, как разъяренные фурии… Бедного мистера Дэйрмана сунули в чан с пиявками. А меня, старика, нарочно бросили умирать… Проклятое генетическое семя… Но все-таки они бесподобны… Знаешь, я даже восхищаюсь ими. Как учитель, наставник. Они — лучшее из всего, что мне приходилось создавать… В каком-то смысле они ведь мои дети…

— А теперь твои дети — на улицах Вальтербурга! — рявкнул Гензель, борясь с желанием разрядить второй ствол прямо в гнилостный нарост на плечах господина директора, с которого на него смотрел с прежней насмешкой желтый глаз. — С пробирками, полными самого страшного яда! С ключом, который может выжечь все живые клетки отсюда и до океана!

— Да, — сказал Карраб Варрава, медленно расползаясь, и Гензелю почудилось, что на остатках обезображенного лица он видит улыбку. — Но в этом есть и положительная сторона… Которая меня даже забавляет.

— Какая же?

— Теперь это только твоя забота…

Глаз господина Варравы без всякого интереса уставился в ствол мушкета. Гензеля подмывало спустить курок, пусть даже за это придется расплатиться новым взрывом грохота. Ноющие уши — не такая уж и большая цена за возможность увидеть господина Карраба Варраву в виде мелкой слякоти, усеявшей стены и потолок кабинета. Наверно, он того и ждал.

Гензель забросил мушкет на плечо.

— Я всегда неважно разбирался в искусстве, — процедил он, делая шаг к двери. — И ничего не смыслю в театре. Поэтому не стану мешать вашему последнему спектаклю, господин Варрава. Сцена ваша. Правда, в этот раз придется играть в одиночестве и без зрителей. Но я уверен, что вы отлично справитесь.

Карраб Варрава попытался что-то произнести своим шлепающим разлагающимся языком, но слишком неразборчиво — Гензель уже был за пределами кабинета. Не глядя больше по сторонам, придерживая мушкет, он быстрым шагом направился к выходу. Прочь из огромного шатра.

«Театр плачущих кукол» провожал его мертвой тишиной. Он уже дал последнее представление в этом сезоне.

12

Гензель поежился. В последнее время холод донимал его беспрестанно, то облизывая ледяным языком пальцы, то болезненно щипая за нос и уши. Оказывается, он и забыл уже, каково это — жить не в хорошем доме с теплоизоляцией, а в обычной хибаре, к тому же с протекающей кровлей и тонкими, как полуистлевшая кость, стенами. Такой дом не мог сохранить в себе достаточно тепла, и, кутаясь в воротник куртки, Гензель пытался вспомнить те времена, когда им с Гретель приходилось ютиться в похожих хижинах.

«А ведь и хижина не сразу появилась, — подумал он, вжимая голову в плечи. — Сколько дорог нам пришлось исходить, сколько сапог истоптать, чтобы вообще обрести крышу над головой. Тогда мы не жаловались на то, что она течет, нам тогда и решето сошло бы за кровлю. Удивительно быстро привыкаешь к хорошему. Привычка к теплу, сытной пище, безопасности словно встраивается в твой генокод, а потом уже не вытащить ее и щипцами, точно это какая-то цепкая и хитрая мутация…»

Впрочем, убежище папаши Арло даже по меркам их прежних запросов едва ли могло именоваться домом. Только оказавшись тут, Гензель понял, отчего старый шарманщик стыдливо именовал его каморкой.

В крыше зияли целые провалы, под которыми и без того трухлявый пол разъедало кислотными осадками, стены покосились настолько, что казалось странным — с чего вообще они удерживаются в вертикальном положении. Вместо кроватей — ветхие лежанки с грудами тряпья, вместо мебели — старые деревянные колоды. Даже синтезатор ткани, похожий на шарманку с длинной ручкой, брошенный в углу и покрытый паутиной, не в силах был изменить обстановки. Пахло плесенью, дешевой белковой похлебкой и какими-то химикалиями.

Оказавшись у папаши Арло впервые, Гензель уныло отметил, что в список несомненных достоинств беглого деревянного убийцы стоит занести как минимум недюжинную выдержку. Удивительно было, как он смог провести семь лет там, где и час казался вечностью.

«Я бы тоже сбежал отсюда, — размышлял он, поглаживая мушкет со взведенными курками, неизменно устремленный стволом ко входной двери. — Даже деревянному существу невыносимо существовать в подобной разрухе».

Следы упадка нес на себе даже тот единственный предмет обстановки, который мог бы худо-бедно украсить интерьер, — нарисованный на старом холсте камин. К этому камину взгляд Гензеля время от времени машинально притягивался. Он не мог не отметить, что маскировка выполнена превосходно. На вид — грязная истлевшая тряпка, покрытая слоем осыпающейся выцветшей краски. Но он уже знал, что под этой тряпкой в определенном месте скрывается замочная скважина. Внешне похожая на след древоточца, она не могла вместить в себя ни одного ключа, выкованного кузнецом. Она ждала определенной последовательности нейтронов — и только тогда отпирала сокрытые в глубине каморки многотонные герметичные двери из бронированной стали.