— Не знаю, господин Гензель. Честно говоря, Бруттино всегда был себе на уме, да и насчет заветных желаний мы особо не разговаривали. Я только надеюсь, что…

Снаружи скрипнули доски крыльца. Едва слышно, но Гензелю этого было довольно. От его толчка старый Арло отлетел, точно сам был выточенной из легкой древесины марионеткой, а мушкет мгновенно уставился своей тупой толстой мордой на дверь. Короткое мгновение, необходимое для того, чтобы электрический сигнал сделал короткую пробежку по нейронам мозга, и человек, стоящий за дверью, превратится в воющее месиво из свинцовой картечи и деревянной щепы.

Гензелю удалось растянуть этот миг на несколько секунд. Пока в дверном проеме не возникло бледное, как у призрака, лицо Гретель. Только тогда он позволил себе от души выругаться.

— Мукополисахаридоз Гурлера! А условный стук, сестрица?

Она подняла на него рассеянный взгляд. В руках у нее был компактный контейнер для биологических образцов размером с небольшой дорожный сундук.

— Извини, вылетело из головы.

— Если бы не мои крепкие нервы, у тебя сейчас из головы вылетело бы не только это!

С геноведьмами такое случается. Они способны забыть что-то, даже то, что может стоить им головы. Просто потому что это не включено в сложную цепочку их мыслительного процесса, сложного, как формула искусственного синтеза стволовых клеток.

Гретель была в обычном своем виде — старая рабочая блуза, тугой жилет, несущий на себе так много пятен химических и термических ожогов, что казался окрашенным в причудливую камуфлирующую расцветку. Штаны мужского покроя и высокие кожаные ботфорты на ремнях дополняли непритязательный наряд. Пожалуй, ботфорты она могла и забыть натянуть — Гензель мгновенно понял, что мысли Гретель чем-то поглощены. В такие моменты от нее можно было ожидать чего угодно, не только забывчивости.

А еще она выглядела едва живой. Такой, какой Гензель видел ее лишь несколько раз за всю жизнь, — осунувшейся, вялой, едва шевелящей языком. Любой другой человек в таком состоянии походил бы на жертву чумы, но Гензель знал, что для геноведьм это признак усталости. Смертельной усталости. Пятна под глазами походили даже не на синяки, а на угольные кольца. Губы побледнели, как у утопленницы, почти сравнявшись цветом с кожей лица. Волосы торчали спутанными грязными вихрами.

«Ведьма! — горько подумал Гензель, втягивая ее невесомое тело в комнату за руку и высвобождая из оцепеневших холодных пальцев рукоять контейнера. — Смотреть на тебя больно, самая могущественная ведьма в Вальтербурге. Сама себя в могилу загонишь, растяпа!»

Взглянув в лицо Гретель, которое было бледным и холодным настолько, будто появилось из-под снега по весне, он сразу все понял. Те три дня, что он провел в каморке папаши Арло, охраняя проклятый нарисованный камин, Гретель и не думала набираться сил. Он даже сомневался, вспомнила ли она хоть раз про еду. Разумеется, тут же бросилась в лабораторию, как и полагается одержимой ведьме.

— Чаю, папаша! — крикнул Гензель.

По счастью, пузатый медный чайник еще не успел остыть. Папаша Арло наполнил чаем кружку и почтительно передал Гретель. Она выпила чай за несколько секунд, безотрывно, не отнимая кружки ото рта. И только после этого ее стало можно признать за живого человека. По крайней мере, губы хоть немного порозовели, а взгляд стал осмысленным.

— Что случилось? — спросил он напрямик, все еще придерживая Гретель за спину. — Мы же договаривались, чтобы ты не вздумала сюда являться! Здесь опасно. Сюда в любой момент может пожаловать Бруттино вместе со своим отребьем. К чему мне здесь обуза вроде тебя?

Выговаривая ей с нарочитой сердитостью, Гензель в то же время понимал, что этот нежданный визит — вовсе не прихоть Гретель. Геноведьмы иногда совершают странные и необъяснимые поступки. Но никогда не совершают бессмысленных. Если Гретель явилась в каморку шарманщика, да еще и в столь задумчивом состоянии, было очевидно, что тому есть причина.

Мягкое свечение ее прозрачных глаз для человека непривычного было едва выносимо. Как контакт с совершенно непонятной, но в своей глубине опасной для человека средой. Даже папаша Арло, кашлянув, поспешил отвести взгляд.

— Я знаю, где Бруттино.

Она едва держалась на ногах, Гензель поспешил поддержать ее под руку и усадить на хлипкий стул. Самого Гензеля стул никогда не выдержал бы, но Гретель была так легка, что иногда казалось удивительным, как она не взмывает в воздух при каждом дуновении ветра.

Мушкет сам собой крутанулся в руках. В холодной стали, прежде дремавшей, проснулось что-то злое и решительное. Голодное. И Гензель с удовольствием ощутил его прикосновение. Мушкет звал в бой. Как в старые добрые времена, когда почти любую проблему можно было решить коротким движением указательного пальца. А короткий щелчок курка и хлопок пороха на полке подводили черту любому неразрешимому спору. Мушкет нимало не состарился за последние годы. Он не единожды бывал в починке, кое-где мелькали царапины и сколы, но он не торопился на полку. Гензель иногда ему завидовал.

— Где этот деревянный ублюдок?

— Спокойно, братец. — Она и его обожгла взглядом. — Ты слышал что-то про таверну «Три трилобита»?

Гензель перебрал в памяти все известные ему городские таверны, но ничего похожего не припомнил.

— Кажется, мне там бывать не приходилось. Что-то скверное и вонючее, я угадал?

— Вполне. Захудалая таверна на окраине Вальтербурга. И Бруттино, скорее всего, сейчас там.

У Гензеля мгновенно возникло множество вопросов. Но он знал, что удовлетворять их следует по степени важности.

— Его новые приятели вместе с ним?

— Компанию ему составляют девушка в синем наряде, какой-то уродливый мул, наполовину пес, и еще один молчаливый господин с жабо на шее.

— Это Перо, — быстро сказал Гензель. Руки машинально стали поглаживать мушкет. — Остальные, значит, Антропос и Синяя Мальва, сбежавшие куклы господина Варравы. Они вместе. Что ж, тем лучше.

— Я пойду за ним! — Папаша Арло в волнении стал надевать плащ. — Сынок мой, Бруттино… Сколько же ему довелось вытерпеть… Пойду немедля!

— Стойте! — Гензель схватил его за костлявое, как у вареной рыбы в похлебке, плечо и легко заставил остановиться. — Никуда вы не пойдете, папаша.

— Это мой сын!

— Сидите здесь и охраняйте свой проклятый клад!

Старик сел с поникшими плечами. На секунду Гензелю даже стало его жаль. А может, лишь на полсекунды. Сейчас у него были другие заботы.

— Гретель, откуда ты узнала, что Бруттино со своей шайкой устроил штаб именно там?

— Из надежных источников.

— Каких?

— Из самых надежных.

Жуткая мысль едва не заставила его схватиться за голову.

— Но ты ведь… Гретель!

— Последние три дня я не выходила из лаборатории. — Она подняла на него глаза с траурной каймой. — Не беспокойся, я не была в этом трактире. Мне нет нужды ходить по городу. Я геноведьма. А это еще что-то значит.