«А» («капиталисты») и «рабочие по трудовой лицензии». Капиталистом, по стандартам того времени, считался человек с доходом в 500 фунтов стерлингов; позже эта цифра поднялась до 1000 фунтов. Рабочие по трудовой лицензии стали постоянным яблоком раздора между правительством Палестины и Еврейским Агентством. В 1934 году Агентство запросило 20 000 сертификатов для иммигрантов-рабочих, но получило только 5600. В начале следующего, 1935 года, в апреле, оно запросило 30 000, а получило И 200. В 1936 году, после начала арабского мятежа, правительство резко ограничило иммиграцию.

Вместо затребованных Агентством 22 000 сертификатов было выдано чуть больше 10 % от этого числа — 2500. Таким образом, в те годы, когда у европейских евреев возникла нужда в Палестине, ее двери для иммигрантов постепенно закрывались.

В конце концов в 1939 году в «Белой книге» было объявлено, что на пять последующих лет иммиграция вообще прекращается. По сути, причиной этого была не экономика, а политика. Ведь Палестина могла принять еще очень много иммигрантов. Однако арабское освободительное движение набирало силу. После неудавшейся всеобщей забастовки в октябре 1933 года последовали два года затишья, но в апреле 1936 года вновь вспыхнуло восстание, с которым удалось справиться лишь к 1939 году. Никто не сомневался, что арабам выгодна еврейская иммиграция. В период с 1917 года количество евреев в Палестине почти удвоилось, возросла заработная, плата, уровень жизни был самым высоким на всем Ближнем Востоке. При этом евреи, разумеется, не вытесняли арабов. «Основное количество приобретенной земли, на которой сейчас росли апельсиновые рощи, было прежде песчаными дюнами, болотистой почвой или целиной», — сообщала комиссия Пила. Малкольм Макдональд, секретарь министерства по делам колоний, не являвшийся сторонником сионизма, писал: «Если бы ни один еврей не пришел в Палестину после 1918 года, то я уверен, что арабское население сегодня насчитывало бы полные 600 000 — как это было при турецком управлении». Но пришли еврейские иммигранты, и это способствовало зарождению арабского национального движения.

Арабы боялись, что станут меньшинством в Палестине, и хотя у них существовало полдюжины различных политических партий, всех их объединяла оппозиция сионизму. Они выступали за арабскую Палестину и препятствовали созданию еврейского национального дома. Наиболее воинственные прибегали к насилию, увлекая за собой более умеренных. Это движение поощрялось нацистами и итальянскими фашистами, и ему способствовало бессилие, которое проявляли западные державы в своих попытках остановить агрессоров. Безрезультатность санкций Лиги Наций против вторжения Муссолини в Абиссинию оказала значительное влияние на политический расклад сил на Ближнем Востоке. Англо-Египетский договор 1936 года явился серьезным шагом к обретению Египтом независимости; Сирия и Ирак также сделали заметные успехи. Палестинские арабы не хотели отставать от своих собратьев.

Англия не пыталась препятствовать этому. Разумеется, мятеж был подавлен, но одновременно было принято решение о свертывании сионистского эксперимента, или, что точнее, о замораживании его на существующем этапе. Это были годы европейского умиротворения. В преддверии войны Англия стала нуждаться в расположении арабов больше, чем в дружеских отношениях с евреями, в которых они и так были уверены. В отличие от арабов, евреи не могли ожидать помощи ни от Гитлера, ни от Муссолини, ни от Сталина. Большинство поколений британских государственных деятелей, которые поддерживали Декларацию Бальфура, уже ушли с политической арены, а те немногие, которые еще оставались, были заняты другими проблемами.

Уинстон Черчилль, один из этих еще сохранившихся сторонников Декларации Бальфура, конечно, не одобрял такую перемену в английской политике. «Я не могу понять, почему мы пошли этим курсом, — говорил он 23 мая 1939 года во время парламентских дебатов по поводу «Белой книги». — Я повсюду ищу ответ… Неужели наше положение так ужасно, или наше государство настолько бедно, что мы проявляем слабость, принося в жертву заявленные нами же цели? Станем ли мы сильнее, если отречемся от них? Никогда преданность и стойкость не были более необходимы, чем сейчас». Он повернулся к президиуму и произнес: «Компрометируя себя этим позорным актом отказа от обязательств, мы отбрасываем нашу страну… на ступень назад. Еще двадцать лет назад мой высокочтимый друг [Невилл Чемберлен] произнес проникновенную речь: «Великая ответственность будет лежать на сионистах, которые вскоре с радостью в сердце отправятся на свою древнюю родину. Они должны будут создать новое благосостояние и новую цивилизацию в древней Палестине, настолько заброшенной и так плохо управляемой». «И они откликнулись на этот призыв, — продолжил Черчилль. — Они оправдали его надежды. Так можем ли мы нанести им этот смертельный удар?» Это была решительная речь, но она не повлекла за собой никаких политических шагов. Черчилль в то время находился в оппозиции и его влияние на правительственную политику было крайне мало. Годом позже его влияние возросло, но добиться изменения политики Англии в отношении Палестины ему не удалось. Сионисты еще никогда не находились в худшем международном окружении, чем в этот период.

ПАЛЕСТИНА В 1933–1937 гг.

Годы процветания Палестины (1933–1935) в политическом отношении не были стабильны. Исполнительный комитет Еврейского Агентства не получал достаточной помощи от английского правительства, но в определенных границах он обладал некоторой свободой действий. Вейцман, Бен-Гурион и Шерток периодически консультировались с секретарем министерства колоний и с верховным комиссаром, но эти встречи носили рутинный характер. Если исключить протесты по поводу полицейских облав и арестов нелегальных иммигрантов, то в целом у Исполнительного комитета Агентства не было причин для серьезных жалоб. В марте 1934 года в Иерусалиме, во время сессии Комитета Действия Усишкин, как и прежде, выражал недовольство тем, что предпринимается недостаточно усилий для скупки земель. В Палестину прибыли уже 40 000 иммигрантов, а земли было куплено лишь шестнадцать тысяч дунамов. Этот инцидент сохранился в истории главным образом потому, что заседания первое время велись на иврите.

На сионистском конгрессе, состоявшемся в 1935 году, особых неожиданностей не произошло. В течение ряда лет выработались определенные шаблоны: члены исполнительного комитета долго отчитывались о политическом положении, организационных проблемах и экономической ситуации. Затем следовали прения, которые открывали представители различных фракций; вслед за ними выступали остальные депутаты. Время, предоставлявшееся выступавшим, регламентировалось, и главной задачей председательствующего было держать докладчиков в рамках этого регламента. В итоге зачитывались резолюции по различным вопросам и проводилось голосование. Эта система была весьма громоздкой (тем более что основная работа все равно выполнялась комитетом), поэтому было предложено отменить «общие прения». Разумеется, бессмысленным было пытаться обсудить все накопившиеся за год вопросы в парламенте, который мог работать в полном составе в течение всего двух недель. Но система, хотя и несовершенная, уже укоренилась. Целое поколение сионистских политиков принимало ее, и попытки ее изменения сталкивались с сильным сопротивлением.

Соколов