но, не обладая никакими качествами, способными предохранить ее от искушений, была со всех сторон окружена опасностями, а отвратительное поведение великого князя Константина вносило свой вклад в дальнейшее разрушение ее устоев»{1070}.

Но Константин был популярен среди людей, которые считали, что видят в нем истинного потомка Петра Великого. Говорили, что вскоре после женитьбы он возил свою молодую жену на прогулку по Петербургу в открытых санях, без слуг и соблюдения церемоний. Людям это нравилось, но императрица позже запретила давать Константину лошадей без ее разрешения. В письме, которое Александр написал во время свадебных церемоний своему бывшему воспитателю ла Арпу, есть подтверждение эксцентричного поведения Константина, а также откровенно упоминается желание Александра избежать своей судьбы:

«Дорогой друг! Как часто я думаю о вас и обо всем, что вы мне говорили, когда мы были вместе! Но это не может изменить решения, которое я принял для себя, — избавиться в будущем от своей судьбы. День за днем для меня становится все более непереносимым происходящее вокруг. Я наблюдаю нечто непостижимое: все воруют, невозможно встретить честного человека; это страшно…

Мой режим чрезвычайно устраивает меня, я вполне здоров, весел большую часть времени, несмотря на свои печали, очень счастлив с женой и невесткой. Что касается мужа последней, то он часто доставляет мне огорчения. Он стал более буен, чем прежде, и очень своеволен; его желания нечасто совпадают с доводами разума. Война свихнула ему мозги. Он бывает жесток с солдатами своего полка; у него есть такой — он сам его создал, и в нем видит только начало»{1071}.

25 марта Платон Зубов был награжден титулом князя Священной Римской империи, а Аркадий Морков получил титул графа.

Теперь, когда и Александр, и Константин были женаты, Екатерина всерьез обратила свое внимание на проект брака между внучкой Александрой и молодым королем Швеции. Первым препятствием, которое следовало преодолеть, была вызывающая глубокое раздражение Екатерины уже состоявшаяся помолвка между Густавом Адольфом и принцессой Мекленбург-Шверинской. Но, похоже, шведы не прочь были разорвать ее ввиду перспектив русского брака. Екатерина ясно изложила свою позицию в письме русскому послу в Стокгольме генералу Будбергу.

«Я, как всегда заявляла, никогда не согласилась бы завязать этот узел, если он не станет результатом личного знакомства и взаиморасположения. Я все-таки настаиваю на необходимости путешествия, которое король и регент могут совершить к моему двору, чтобы осуществить это знакомство. Я тем больше придерживаюсь этой идеи, что, позволив себе быть слепой из-за нежности к внучке и желания видеть ее королевой Швеции, делаю самый лучший из всех возможных подарков королю и его королевству. Но необходимо, чтобы она тоже нашла свое счастье, которое является предметом всех моих молитв и моей самой трепетной заботы»{1072}.

Ко времени, когда двор в мае текущего года двинулся в Царское Село, Екатерина наконец заметила, к чему готовится ее фаворит. Она велела Платону Зубову прекратить проявлять внимание к жене Александра, и в этом году «не было больше прогулок, взглядов и вздохов»{1073}.

Екатерина сообщила Гримму, что она в добром здравии и делает много упражнений. Снова ожидались роды Марии Федоровны. Константин заявил, что никогда не видел такого огромного живота — в нем, должно быть, четверо. Долгожданный третий сын, Николай Павлович, появился 25 июня. В пять часов утра в Царском Селе начали стрелять пушки, объявляя о рождении. Екатерина, которая, как обычно, всю ночь оставалась с невесткой, написала Гримму о новом внуке в тот же день:

«Сообщаю монсеньору Козлу отпущения, что в три часа утра маман родила огромного мальчишку, которому дали имя Николай. У него бас, и кричит он очень странно; его рост один аршин без двух вершков [более двух футов], а руки почти такие же, как мои; я никогда в жизни не видела такого богатыря. До свидания, будьте здоровы. Если он продолжит так же, как начал, его братья станут казаться миниатюрными рядом с этим колоссом»{1074}.

5 июля Екатерина сообщила Гримму об удивительно быстром развитии нового внука:

«В последние три дня сэр Николас начал есть бульон, потому что он хочет есть все время. Думаю, что восьмидневный ребенок не должен столько есть. Это неслыханно! У всех нянек опускаются руки. Если это продолжится, в шесть недель его отлучат от груди. Он смотрит на всех, держит голову и двигает ею, как я»{1075}.

Крещение Николая состоялось на следующий день; его брат Александр был крестным отцом.

4 августа граф Шверин, конюший короля Швеции, объявил о скором приезде семнадцатилетнего короля Густава IV Адольфа, который путешествовал (как и его отец до него) под именем графа Гага. Его сопровождал дядя-регент, в путешествии звавшийся графом Ваза. Шведская делегация прибыла в Санкт-Петербург вечером 13 августа и через два дня была принята в Эрмитаже. Первоначально Екатерина встретила молодого короля и регента одна. Шведский путешествующий двор состоял из двадцати трех человек; вкупе со слугами — из ста сорока; вся свита остановилась у шведского посла Штединга. Когда Екатерина описывала Гримму свое первое впечатление по их прибытии, она, вероятно, смотрела сквозь розовые очки, так как позднее описала короля как «меланхоличного и смущенного мечтателя»{1076}:

«Пятнадцатого августа в шесть часов вечера графы появились в Эрмитаже, где в течение четверти часа познакомились со всеми. Граф Гага заслужил не только одобрение, но даже немедленную всеобщую любовь; и заметьте, такого тут никогда и ни с кем не случалось до него. Он весьма замечательная фигура: величественный и мягкий, с очаровательной физиономией, на которой написаны интеллект и обаяние. Он очень достойный молодой человек, и, несомненно, ни один другой трон