— Чайкина мечта… — выдохнул я потрясенно.

Люди в тот миг расступились, открывая мне замученную ими Юмэ. Но, стоило моей малышке увидеть меня, как глаза ее восторженно засияли, она улыбнулась и улыбка на ее бледном худом лице…

Я вдруг узнал эту улыбку!

— Камомэ! — потрясенно выдохнул я.

Ноги у меня подкосились.

Я упал в руки парня, который подарил мне самолет для нее. Вспыхнул, взлетев, запах смятых цветов, люди отпрянули, а потом пододвинулись.

— Камомэ…

Она протолкалась между людей, сжала мою ладонь своими худенькими холодными пальцами. Совсем другое лицо, но ее глаза… эти глаза… как я мог их забыть?.. Я больше не забуду ее никогда!

— Камомэ… — прошептал я, падая в темноту.

Там, среди бури, у обрыва у моря, стояла девочка в белом платье. Сверкали молнии, гремел жуткий гром, но она просто стояла и смотрела мне в глаза. Издалека. Так далеко!

Нет, она мне улыбнулась и чайкою вспорхнула над скалой, поднялась в черное небо и белой каплей растворилась в бездне над моей головой.

Я падал, но до меня доносился ее голос… ее красивый голос… ох, этот ужасный яркий свет!

— Ну, и чего вы скажете, мой внезапный пациент? — спросил, хмурясь, глава моей больницы. Вздохнув, стянул перчатки, сел возле. — Ты меня очень расстроил сегодня, Такэси! В самолете не сгорел, в море не утонул, а вздумал помереть на моем операционном столе?! Хорош помощничек! Ну, спасибо тебе, заботливый ученик!

— Простите, сэнсэй! — я хотел было сесть, но он вскочил и насильно меня уложил.

— Лежи уж! — проворчал седовласый врач, прижимая мою руку к твердому столу. — Отдохни. Последняя неделя у тебя была нервной. Так-то вроде ничего серьезного.

— Кофе, сэнсэй! — заглянула молоденькая медсестра с подносом и чайником. Меня увидев, улыбнулась. — О, вы очнулись, Такэси-сан!

— Кофе! — радостно улыбнулся я и даже привстал.

— Нет! — рявкнул на меня наш учитель. — Кофе я тебе запрещаю пить целый месяц!

— Хорошо, сэнсэй, — покорно сказал я.

Хотя в следующий миг мы с мужчиной переглянулись и рассмеялись, к удивлению молоденькой медсестры.

Когда я приехал домой, то меня встретил запах кофе, увы! И чудесный запах свежих пирожков.

Юмэ сидела в саду, в обнимку с книгой о достопримечательностях Италии и пачкой печенья. Меня увидев, радостно подскочила. С того места, где я закопал ее тело.

— Па, как я рада тебя видеть! — девочка трогательно прижалась ко мне, потом подняла на меня горящие красивые глаза. — Папа, а куда мы в следующий раз полетим?..

— О нет!!! — взвыл я.

И, едва вывернувшись, кинулся спасаться бегством к Митико.

Хотя про себя я пообещал ей: «Когда-нибудь».

Я же уже исполнил то обещание. То есть, мы его исполнили втроем. Спасибо, Мидзура-сан!

— Эх, красиво… — мечтательно обхватила свои плечи.

— Да, красивая история, — вежливо сказал Мамору-кун.

Ох, я так заслушалась папу, что забыла смотреть, слушает ли мальчик! Так и не пойму теперь, он смог отвлечься хоть на чуть-чуть благодаря папиному рассказу или нет?.. Ох, бедный Мамору-кун!

Почти тут же двери одной из реанимационных распахнулись, выпуская двух мужчин и молодую медсестру. Идущий спереди, высокий, широкоплечий азиат средних лет, зевнув, стащил с рук перчатки. Поравнявшись с нашим коридором, почему-то взглянул сразу мне в глаза:

— Парень жить будет.

Потом как-то замер, словно прислушавшись. И вдруг резко повернулся к моему отцу.

— Рю… Мидзугава?.. — побледнев, мой папа поднялся.

— Давно не виделись… э… — врач замялся, смущенно смотря на стоящего перед ним.

— Кин. Такэда Кин, — напомнил ему мой отец.

— А, да, — улыбнулся его знакомый, протягивая руку для рукопожатия. — Приветствую, Кин! Как поживает Хосиоби?

— Кими! — возмутился мой родитель за мою маму.

— Что-то стар я стал, — улыбнулся, обнажая идеально ровные и белые зубы, мужчина. — Совсем память плохая последние…

— Но как же мой брат? — горестно выкрикнул Мамору, подскакивая.

— Да жить будет, никуда не денется, — улыбнулся ему господин Рю. — Ему еще за сборную Японию выступать против моей Поднебесной.

— Вашей… Поднебесной?.. — запнулась молоденькая медсестра.

— У меня там родня живет, предки оттуда… — немного смутился Мидзугава-сан. Хотя в миг следующий уже нахмурился: — Да неужели вам жалко победы для Поднебесной? Вы стырили у них иероглифы, музыку, танцы и бездну всего, но…

— Ох, господин Мидзугава! — скривилась его помощница. — Хватит уже шутить! — и поспешно утопала по коридору.

— Брат… — Мамору-кун разочаровано сел обратно. — Мой брат не у Мидзугава-сан…

— Простите, но я не в восторге, когда оскорбляют моих коллег! — сердито сощурился известный врач этой больницы.

— П-простите! — мальчик стал запинаться.

— Ребенок не хотел… — влез Макусиму-сан.

— Я знаю, что он не хотел! — обрезал, резко повернувшись к нему, господин Рю. — Но вашего мнения я тоже не хотел услышать!

— Как будто сейчас начнете плеваться огнем! — усмехнулся наглый иностранец.

От возмущения врач выронил снятые перчатки. Я торопливо подобрала и протянула ему. Он опять взглянул на меня. Серьезно. Надолго. Было что-то в его взгляде… другое. Испытующие, пронзительные глаза… словно он видел меня насквозь. Все мои внутренности. Все мое прошлое и будущее.

— Погоди, ты?.. — Мидзугава-сан задумчиво ковырнул край шапочки, прятавшей его волосы.

— Это моя дочка, Сеоко, — встал около меня папа.

А Мамору-кун отвернулся от нас, болтающих, руки скрестил, словно хотел закрыть от нас свое сердце подальше.

— Вот как… — протянул его знакомый. — Да, интересно получилось. Очень интересно.

И продолжал на меня так смотреть… это у него было прозвище Рентген, не иначе.

Мужчина усмехнулся, словно прочтя мои мысли. Потом, запоздало и без интересу спросил, скорее, только из вежливости:

— А у вас тут кто?

— Друг Сеоко, — серьезно объяснил папа.

То есть, мой папа ему объяснил.

— И мой друг! — ступил к нам наш участковый.

— Ну, ясно. Сочувствую, — господин Рю сжал мое плечо, осторожно, но мне на миг показалось, будто моей кожи коснулись когти. — Надеюсь, что обойдется.

— Вы же его и оперировали! — не удержался строптивый журналист.