— Да нет, — сказал Адриан, — я о корабле.

Позже он понял, что не стоило приставать с расспросами к прилично выглядящим людям — сам он слишком поистаскался для того, чтобы вызывать в них хотя бы тень доверия.

— Корабль? — презрительно переспросил горожанин. — Это рыбачий шлюп, что ли? Совсем стыд потеряли… нарекать божьим именем свои лоханки! На пристань иди, там справишься.

И пошёл прочь, надвинув шляпу на глаза и бормоча проклятья. Адриан проводил его взглядом и обернулся, оглядывая длинную широкую улицу, мощёную серым булыжником и таявшую вдалеке, там, откуда ветер доносил солёный запах моря. Пристань… ну конечно. Где же ещё стоять кораблю лорда Бьярда?

Город Эфрин ютился на западной оконечности Когтистого залива, расползясь по усыпанному галькой берегу частой сетью приземистых домиков. Адриан не знал толком, отчего залив прозвали Когтистым — то ли из-за рифов, которых бог волн и глубин, Белоглавый Риогран, щедрой рукой рассыпал у берегов и которые, обнажаемые отливом, торчали из воды подобно когтистой лапе; то ли из-за остатков замка, высившегося некогда над рыбацкой деревушкой, прилепившейся к скале и промышлявшей добычей устриц, которые тут водились в избытке. Замок звался Эфрином и принадлежал младшим септам лорда Бьярда; во время давней междоусобицы, лет сто назад, его разрушили до основания, и от замка осталась лишь угловая башня, криво торчавшая на утёсе, словно зловеще выгнутый коготь неведомой твари, погребённой в скале. Башня и теперь стояла на камнях, царапая облака, тенью былой грозности и мощи возвышалась над городом, в который превратилась за это столетие деревушка. Последние лорды Бьярды оказались предприимчивы, Аравин благоволила к ним, и устричный промысел шёл бойко. Безымянная деревушка пережила своего старшего брата — замок Эфрин, и, став городом, приняла его имя. Некоторые говорили ещё, что на древнем языке «эфрин» и значило — «коготь», но это была неправда. «Эфрин» значило — «то, что смоет вода».

Адриан шёл по улице, отделявшей торговые ряды от рыбацкого квартала. Ветер доносил до него запах рыбьих потрохов, водорослей, прогорклого масла, в котором мариновали устриц. Пятна этого масла поблескивали на мостовой в слабых лучах солнца, ещё не решившего, пора ли ему одарить своим теплом землю после зимы, — Ясноокая Уриенн неохотно просыпалась в этом году. Шла последняя неделя зимы, и здесь, у моря, мороз уступал место промозглой сырости. Снега почти не было — множество ног, копыт и колёс смешивали его с песком и грязью, стаптывая в серую кашицу. Жёны рыбаков радовались первому солнышку и уже не боялись вывешивать рыбу на просушку под стрехи крыш, прямо рядом со свежевыстиранным бельём, так что простыни и тараньки трепыхались на ветру рядом. Проходя мимо одного из таких домов, Адриан спросил женщину, развешивавшую бельё, правильно ли он идёт к пристани. Та сказала, что правильно, и спросила, не хочет ли он рыбки. Адриан сказал, что хочет — он ничего не ел с самого утра, торопясь скорее дойти до города, путь к которому был так долог. Женщина сняла с верёвки тощую тараньку и дала ему. Адриан сунул рыбу за пазуху на ходу: есть сейчас он не собирался. Он не мог есть, не мог отдохнуть, не мог присесть и перевести дух до тех пор, пока не увидит то, ради чего так долго сюда шёл.

Рыбацкий квартал на юге сливался с трущобами, а на западе переходил в пристань. В эти дни, видимо, не принято было ходить в море: на пристани было пусто, лишь кое-где бегали и плескались в воде детвора и собаки, да гудел над водной гладью молоток рыбака, чинившего лодку. Лодки — одни поменьше, другие побольше, но все как одна латаные и увешанные сетями — толклись вдоль дощатого настила, выводящего с берега к воде. На дальнем краю настила Адриан разглядел сгорбленную фигурку с удочкой. День стоял ясный, ветреный, пенистые гребни волновались у берега, солнце ослепительно отблескивало на воде.

«Светлоликой Гилас» нигде не было.

— Сударь… Сударь… Добрый человек! — позвал Адриан, перекрывая стук молотка. Мужчина, чинивший лодку, поднял голову и посмотрел на оборванного, худого и жилистого подростка, шедшего к нему. В городах вроде Эфрина людей встречают по одёжке, а первым делом — по обуви, потому рыбак сразу перевёл взгляд с лица мальчишки на его сапоги, стоптанные и грязные, но добротные — раз уж до сих пор не развалились. А уж вынести-то им пришлось немало, если судить по впалым щекам подростка и туго затянутому поясу на торчащих рёбрах. Боги всякому посылают испытания; то, что рыбак увидел, ему скорее понравилось, поэтому он прекратил работу и повернулся к Адриану.

— Чего тебе, малой?

— Доброй вам работы и доброго дня…

— И тебе доброго. Водички не найдётся?

При упоминании о воде Адриан болезненно сглотнул. Принятое решение и слово, данное леди Алекзайн, гнали его вперёд без оглядки и с такой жестокостью, что он не только не ел сегодня, но и почти не пил. Фляжка давно была пуста, а ни фонтана, ни колодца по дороге не встретилось.

— Н-нет… простите.

— Жалко, да ничего. Что ты хотел?

— Не знаете, где тут есть корабль по имени «Светлоликая Гилас»?

Рыбак сощурил глаз и упёр в пояс свободную от молотка руку.

— Э-ва! — протянул он. — Ещё один. Ну, повадились… Да никак весь Бертан скоро соберётся к нам в Эфрин, на невидаль лордову поглазеть? Рано ещё, не на что там глазеть.

— Так корабль здесь? — с трудом сдержав облегчённый вздох, спросил Адриан.

— Здесь, здесь. Уж как лорд наш тщится тайну свою оберечь, а гляди ж ты, всякая шваль уже и то пронюхала! А рано нам ещё гостей принимать, да и не на что — чай, не ярмарка. Отлив вот-вот на носу, устрица наверх выйдет, работы будет невпроворот.

Мужик говорил не зло, но недовольно, и Адриан с радостью ухватился за возможность сменить раздосадовавшую его тему:

— Работы? Правда? А можно тут к кому-нибудь наняться?

— Э-э, нет, — засмеялся рыбак. — Если ты за этим, парень, то в Эфрине тебе ловить нечего — хоть бы и устриц. Берег этот наш, лордом Бьярдом рыбацкой гильдии в полное пользование отдан — чем больше насобираем, тем больше нам останется. А люди все свои, чужаки-то к нам не едут… ну, прежде не ехали. Каждый другому не брат, так сват, не мастер, так подмастерье. Рук хватает, а рты лишние ни к чему. А хотя… — он на миг задумался. — Вроде бы Шрад из маслобойни искал работника. Можешь у него справиться.

— Спасибо, — сказал Адриан и пошёл прочь. О «Светлоликой Гилас» он больше не спрашивал — ему вовсе не хотелось привлекать к себе лишнее внимание, и ещё меньше — чтобы рыбак с молотком его запомнил. К Шраду из маслобойни, конечно, идти теперь нельзя. Именно там его будут искать, если что-то пойдёт не так…

Пристань огибала берег по дуге, тянулась за выступающий в воду скалистый утёс. Адриан пошёл по берегу, по песку, смешанному с галькой. Волны швыряли ему под ноги мелкие камешки, увитые водорослью. Здесь пахло так же, как в доме Алекзайн в Скортиаре, и в то же время совсем не так. По берегу, долбя клювами в осколки ракушек, прыгали толстые чайки.

Адриан дошёл почти до самого конца пристани, обогнул выступ утёса и тогда увидел корабль.