23 мая старший сын кронпринца, тот самый принц Вильгельм, который отказался от прав наследника престола ради своей возлюбленной, был смертельно ранен в бою на территории Франции. На его похороны в Потсдаме пришли более 50 тысяч человек. Такое массовое проявление монархических чувств встревожило Гитлера. Он принял решение — запретить в будущем принцам крови служить в действующей армии. Несмотря на эту личную трагедию, успехи германского оружия наполняли сердце престарелого Вильгельма чувством неподдельной гордости. Примешивалось и злорадство: наконец-то настал час Божьего суда над этой «Юдо-Англией»! Он послал поздравительную телеграмму Гитлеру, которая тут же была напечатана в газетах рейха. Вильгельм, разумеется, считал, что это не чья-нибудь, а именно его собственная победа: «Блестяще показавшие себя генералы этой войны вышли из моей школы, они сражались под моим командованием во время мировой войны, будучи тогда лейтенантами, капитанами или майорами».

Когда 17 июня войска вермахта вступили в Париж, Вильгельма убедили послать еще одну телеграмму Гитлеру. Тон ее был довольно сдержанный, но правительство послевоенной Голландии посчитало ее документом, компрометирующим семью кайзера, что явилось достаточным основанием для конфискации всей движимой и недвижимой собственности Доорнского поместья. Между тем если Вильгельм и пел в ней дифирамбы, то лишь в адрес своей армии. Вот как выглядел текст этого злосчастного послания: «Преисполненный глубоких чувств по поводу поражения Франции, прошу принять мои наилучшие пожелания Вам лично и всей германской армии, которые я хочу выразить словами Фридриха Великого: „Какие великие дела творятся с благословения Божия!“ В сердцах всех немцев звучат слова лейтенского хорала, которые пели победоносные войска Великого Короля при Лейтене: возблагодарим же Господа нашего!»

Вильгельму был выделен «почетный караул» в составе пятнадцати человек. Вскоре оказалось, что главная функция охраны состоит в том, чтобы следить за соблюдением запрета на визиты «посторонних», — нацисты не считали нужным скрывать свое далеко не теплое отношение к экс-кайзеру. В конечном счете «караул» убрали, заменив его командой простых солдат. Распространились слухи, что Вильгельм уехал из Доорна и находится в своем восточнопрусском имении Кадинен. Какое-то время у Гитлера действительно была идея эвакуировать Вильгельма в восточную часть Германии — на случай, если союзники вдруг высадятся в Голландии.

29 марта у Вильгельма случился первый приступ грудной жабы. 1 марта 1941 года он внезапно потерял сознание. На какое-то время он оправился, но тремя неделями позже стал жаловаться на боли в прямой кишке. 3 июня в легких у него обнаружили закупорку сосудов, В тот день сиделка высказала ему утешительные слова: «Ваше Величество, там, наверху, лучше, чем здесь. Поблизости от Всевышнего всем нам будет лучше, чем на земле». Вильгельм выразил согласие: «Я готов. Увидимся там когда-нибудь… Мой конец уже близко… Тянет куда-то вниз, вниз!» Он начал вслух читать молитвы. 4 июня он впал в кому и вскоре скончался. Смерть настигла его на 83-м году жизни — он умер в том же возрасте, что и его бабка, столь дорогая его сердцу королева Виктория.

Из дополнения к его завещанию, которое было написано 25 декабря 1933 года, следовало, что он был категорически против того, чтобы его похоронили на территории Германии, пока и поскольку она будет оставаться республикой — нацистской или какой-либо иной. Это перечеркнуло планы Гитлера, который намеревался устроить государственные похороны, во время которых мог бы прошествовать за гробом — по примеру самого Вильгельма во время похорон его деда. Согласно воле покойного, процедура состоялась в Доорне и была очень скромной. Заранее был подготовлен проект мавзолея в классическом стиле. Украшений из свастик не предполагалось. Надгробие было изготовлено скульптором Бетцнером еще в 1937 году. Спустя пять дней после кончины Вильгельма в Доорн прибыл специальный поезд с гостями и батальоном почетного караула — на этот счет было личное указание Гитлера. Поминальную молитву прочел пастор Деринг. Присутствовали среди прочих Пауль фон Хазе и адмирал Канарис (оба они кончили жизнь на эшафоте), а также фельдмаршал Макензен, довольно бодро выглядевший для своих девяноста двух лет. Все спели траурные псалмы: «Молюсь о силе любви» и «Иисусе, на тебя уповаю».

Эрмо решила превратить Доорн в музей, сама переехала в свое силезское имение. Там в 1944 году она была застигнута врасплох русским наступлением. Умерла она при невыясненных обстоятельствах во Франкфурте-на-Одере в 1949 году. Ауви и кронпринц оказались в лагере для интернированных в западной зоне; пребывание там явно сильно на них подействовало, и они вскоре тоже отправились в мир иной. В послевоенной Германии никто теплых чувств к Гогенцоллернам не испытывал. Официально такой династии ныне вообще не существует.

«Вильгельм Великий или Вильгельм Последний?» — такой вопрос задал сам себе Курт Рицлер в ответственный момент Первой мировой войны, когда решался вопрос, начинать или нет неограниченную подводную войну. Вопрос вполне уместный. Если бы Вильгельм выиграл ту войну, наше отношение к нему было бы совсем иным. Упомянутый нами выше Рейхель-Кюренберг со своей стороны не без основания считал, что, умри Вильгельм, скажем, в 1914 году, его бы вспоминали как вполне хорошего, а может быть, даже великого лидера нации. Однако Германия потерпела поражение. В результате ее правитель оказался как бы под окуляром микроскопа, и все его недостатки предстали увеличенными в сотни раз, превращая его в виновника мировой катастрофы. Многое, что было написано по этому поводу в 20-е и 30-е годы, отличалось особым критическим запалом еще и потому, что авторами были люди, которые сами несли на себе изрядную долю вину за все случившееся.

1914 год открыл сезон свободной охоты на Вильгельма, но следует сказать и о том, что кое-где, и в частности в Великобритании, он утратил симпатии публики даже еще до своего вступления на трон. После 1918 года, когда стали открываться ранее секретные документальные досье, обнаружилось, что Вильгельм сам, своей рукой сделал все, чтобы испортить себе репутацию в глазах современников и потомков. Речь идет о его печально известных заметках на полях документов, которые он читал, — недаром Тирпиц и Эйленбург неоднократно предупреждали кайзера, чтобы он не доверял своих мыслей бумаге. То же самое можно сказать и о его устных перлах — они не предназначались для широкой публики, но его собеседники с удовольствием заносили их в свои дневники. Опубликованные воспоминания современников становились достоянием публики, как и многочисленные импульсивные высказывания кайзера, отнюдь не делающие ему чести. Другие монархи были более осмотрительны. По поводу «дяди Берти» вспоминают только его не слишком вежливое определение курорта Богнор как «прибежища педерастов», а ведь он был куда как невоздержан на язык! Полковник Хауз, беседуя с королем Георгом V, был шокирован его воинственным настроем и соответствующей риторикой, но для широкой публики это осталось тайной.

Для Вильгельма вся эта преданная гласности информация сыграла ту же роль, что и пресловутые магнитофонные пленки, погубившие репутацию президента Ричарда Никсона. Объективности ради следует сказать, однако, что в случае с Вильгельмом познавательная ценность подобных разоблачительных фактов ограничена тем обстоятельством, что он непрерывно менял свои мнения, мог один раз сказать одно, а в следующий момент — другое, прямо противоположное. Короче говоря, нажимал курок, еще не прицелившись. Годард Бентинк, только ангельское терпение которого позволило ему прожить полтора года под одной крышей с нашим героем, выразился по его поводу достаточно тактично, но вполне определенно: «Люди не всегда имеют в виду то, что говорят, они зачастую не взвешивают свои слова должным образом, особенно когда находятся в состоянии возбуждения или стресса».