во дворец хотел отправиться к гуру Патику, чтобы успеть до прилёта кометы Созина. А то неизвестно, что может быть в случае очередного «сближения миров», учитывая, что в прошлом столетии сгинули все монахи Воздуха. Он звал меня с собой. Да и я бы, наверное, его не оставил одного в таком сложном решении и пути. Неизвестно, что произойдёт. И мой приобретённый шаринган будет весьма кстати: на биджуу вполне работал, возможно, придётся опробовать его и на духе… или Патике, как пойдёт. Так что я размышлял, как всё это преподнести отцу и дяде, которые тоже имели на меня и нашу команду определённые планы. Новые земли ждали своего часа, требовалось совершить путешествие на Северный полюс с союзниками, закрепить договор, потом проследить, чтобы Аватар не убился об кочевников и, собственно, возглавить выделенные для этого вопроса три дивизии, перебросив войска в пустыню Ши Вонг. Да много чего. Дел у принца, как оказалось, и в мирное время выше крыши.

Думал и про Катару, которая выследила своего обидчика, но всё же не смогла отомстить и просто ушла. Собственно, размышлял не столько о ней, сколько о своём собственном пути ненависти и мщения. Не люблю все эти «а что если…» особенно, когда сделать ничего нельзя и нас разделяет смерть и иной мир, но всё равно в голове крутились все эти «возможно» и «если бы я с ним поговорил». Впрочем, поразмыслив, я всё же пришёл к выводу, что Итачи уже шёл по определённому пути, который выбрал сам, и, как мне кажется, ушёл в Чистый мир с облегчением. Брат хотел умереть от моей руки, жаждал наказания и прощения. Думаю, Итачи страдал от того, что сделал, причём гораздо в большей степени, чем я ему желал. И мы как-то, но всё же поговорили после его нечестивого воскрешения и освобождения от техники. Думать об этом раньше не получалось из-за слишком ярких эмоций, которые я испытывал к брату и всей этой ситуации. Видимо сейчас пришло время окончательно его отпустить и простить.

После замечания Азулы, внезапно вспомнившей про Урсу, я начал по-новому крутить мысли про то, стоит ли рассказывать сестре про увиденную «маску» её матери, которая предпочла беспамятство и новую личность своим детям. С одной стороны, вроде Азуле и не нужна её блудная мать-убийца-деда, с другой — тема окончательно не закрыта внутренне, как у меня было с Итачи. И скрывать что-то, значит, создавать недомолвки.

В общем, мне было совсем не до происходящего на сцене и я очнулся от своих мыслей только когда представление завершилось и артисты пошли на поклон.

— Руководитель труппы театра Хира’а — мастер Норен! — объявил кто-то и маску снял тот самый мужчина, который на нас пялился пару дней назад.

— Забавно, что он играл Императора Драконов, — шепнула мне Азула, — ведь Император взял имя «Норен» в мире смертных.

И у меня неприятно забурчало в животе, когда при объявлении всех остальных актёров спектакля прозвучало имя «Норико». Ну да, никуда она не делась… Так и осталась здесь, играть в чужую жизнь. И появились подозрения, что Вашир не нашёл любовника Урсы, который «сгинул» в Долине Забвения потому, что тот тоже «сменил лицо» и заодно имя. Потому что «Норен» и «Норико»? Нет, в такие совпадения я не верю.

— Пойдём, надо поговорить, — кивнул я сестре.

Мы отошли от огней уличного театра и прошли до местной реки. Я постоял, рассматривая воду и собираясь с мыслями. Азула не мешала, просто ожидая, лишь прислонилась ко мне плечом к плечу.

— От того духа в Долине Забвения я узнал кое-что ещё, — решил я просто сказать как есть. — Среди мертвенных лиц, которые её окружали, я заметил знакомое — лицо Урсы.

— Ч-что? — вздрогнула Азула. — Она?..

— Она не умерла, — криво улыбнулся я. — Дух сказала, что эта женщина пришла к ней несколько лет назад и попросила новое лицо и убрать её плохие воспоминания. Она получила то за чем пришла и Мать Лиц заменила её красивое лицо обычным и стёрла все воспоминания о том кто она была, о замужестве и… о её детях, которых она бросила.

Я крепко обнял Азулу, которую буквально затрясло.

— Ты… Ты узнал кем она стала, да? — спросила сестра, ток её чакры разогнался, что говорило либо о злости, либо о возбуждении — «нападай или беги». Азула предпочитала нападать.

— Да. Дядя Айро не хотел тебя расстраивать. Но я подумал, что когда-то обещал тебе, что всегда буду честен с тобой, всегда буду за тебя и между нами никогда не будет недомолвок. Дух сказала, что её стали звать «Норико». Так что думаю, что мы видели её на представлении. А руководитель театра Норен — это тот её любовник Икем или как-то так.

— Она сбежала к нему и живёт счастливой новой жизнью, — тихо хмыкнула Азула.

— Мама, это было так здорово! — внезапно услышали мы звонкий детский голосок. — Представление всем понравилось и мне тоже, когда я немного вырасту, я тоже буду играть в папином театре! Папа, ты же придумаешь пьесу специально для меня?

Я не поверил своим ушам, и, развернувшись, увидел «идиллистическую картину». Те самые Норен, Норико и девочка лет трёх-четырёх. Похоже они шли к дому, который как раз располагался на берегу. Своему дому.

Я обнял замершую Азулу крепче. Сестру колотило мелкой дрожью. Честно говоря, у меня тоже… проскальзывали не самые хорошие мысли. Видимо, как Азула выследила и уничтожила женщину, которая покушалась на меня, так и мне хотелось всеми силами защитить сестру от всех этих гадких мыслей, которые успела внушить ей Урса.

— У тебя глаза… загорелись, — тихо сказала Азула, коснувшись моей щеки прохладной ладонью и заставив посмотреть на себя. — Как у дикого зверя…

Впрочем, шаринган сильно расширяет обзор и я видел, что пара с ребёнком тоже замерла, и только то, как мужчина осторожно затолкнул себе за спину мелкую и женщину, немного привело меня в чувства.

— Идём отсюда, — взяла меня за руку Азула и шаринган разобрал каждое крохотное сокращение мышц на её лице, которые говорили, что моей сестре больно, но она сдерживается. Ради меня. — Мне уже всё равно, она не имеет надо мной никакой власти, — соврала Азула.

Я принял это враньё. И мы медленно прошли мимо замершей семьи.

— Это же принц и принцесса, мама? — тихо спросил детский голосок новой дочери бывшей Урсы.

Мне кажется, если бы это был мальчик, это бы не так ударило по моей сестре, которую будто бы «заменили» другим ребёнком, ведь условно Урса любила сына.