Тогда их начали бить…

Лэя лежала на полу, и кровь лилась у нее из носа и разбитых губ. Илия горько плакал и ползал по полу вагона. Его пинали и требовали: «Оружие! Оружие! Оружие! Оружие! Кто такой Артем! Артем! Артем?!»

Ой, горе! Горе!

Старик видел, как пан Борецкий ткнул папиросой в нос квартирантке Селестине, и она… Что вы думаете? От одной папироски упала. Как стояла, так и упала. Борецкий пинал ее в голову – не подымалась. Потом пришел доктор в белом халате – совсем молодой доктор. Долго осматривал Селестину, хлестал ее по щекам, что-то давал нюхать, и она пошевелилась, но встать не могла. Стрелки подняли ее и усадили на жесткий стул у стены. Доктор разговаривал с упитанным Борецким, потом подошел к Илии, спросил: «У девушки всегда были такие глубокие обмороки?»

– У ней какая-то редкая аномалия в нервных центрах, – сказал доктор по-русски. – Или она больна эпилепсией?

Илия ничего такого не знал.

– Еврейка?

– Русская, русская.

– Разве я не вижу, что она еврейка? – со злом сказал доктор. – И ты тоже русский?

Илия, конечно, еврей.

– Исповедуешь ли ты закон Моисеев?

– Как же! Как же! – ответил старик.

– Так вот, старик, я помогу тебе со старухой, если ты скажешь пану командиру: кто был у тебя из большевиков? Кто такой Артем? Где скрывается? С кем из большевиков связана ваша квартирантка, – показал доктор на Селестину. – И куда ты отвозил оружие! Ты все должен сказать, и я помогу тебе.

Доктор назвался Иозефом Шкворецким, сказал, что отец его раввин в городе Праге. Илия поверил.

– Так ты скажешь, кто такой Артем?

Илия не знает никакого Артема; впервые слышит.

– Ты лжешь, старик! С Артемом встречались у тебя в избе пробольшевистские элементы из состава нашей роты! – сказал доктор. – И ты это знаешь.

– Ничего такого не знаю, пан доктор.

– Плохо тебе будет, старик! – пригрозил доктор Шкворецкий. – Ты продался безбожникам-большевикам и попрал закон Моисеев и веру своих отцов!

Илия помнил страшную кару Господню, но разве он в чем-нибудь нарушил закон Моисея?

Илия еще помнит, как пан Борецкий с доктором допрашивали Селестину, но уже не били. Вежливо так. Кто такая? Чем и когда болела? Селестина ответила, что она была контужена. Это очень удивило пана Борецкого. На фронте? Где? Ах вот как! Кто она такая? Фамилия? Когда приехала в Красноярск? Разное, всякое спрашивали.

Еще помнит Илия, как пан Борецкий сказал Селестине:

– Вы хотели сделать солдат моей рота большевиками? Мы вам дарим такую возможность! О да! Мы не будем бить вас. Нет! Нет! Вы будете агитировать – мы будем смотреть, как это у вас получится. О да! Это очень интересно!

Для Селестины пан Борецкий придумал особый метод. Ее не будут бить. Нет, нет! Он, пан Борецкий, отдает ее ефрейтору Яну Елинскому – настоящему ефрейтору! И если она, Селестина, сделает ефрейтора большевиком, пан немедленно освободит ее из-под ареста.

– Я будет демократ! – прохаживался по вагону пан Борецкий. – Если вы сделайте мою роту большевиками – мы свершаем новый переворот. О да! Белый власть опрокидываем, красный террор утверждаем. О да! Полный демократия!

И тогда Селестина сказала: «Свинья!» О, о! Что она такое сказала?! Зачем? Разве можно было говорить пану Борецкому, что он свинья? Зачем? Пан хотел быть таким милостивым! Но он снова ткнул в лицо Селестины горящей папиросой. А стрелки держали ее за волосы. И Селестина почему-то не упала в обморок, а отбивалась от них и все равно кричала:

– Свиньи! Свиньи! Наемные свиньи! Убирайтесь домой! Тираны! Скоро придет вам конец!

– О! Ви заговориль, заговориль, красная сволочь! И совсем не падаль в обморок! Юда, смотряй, смотряй сюда, как будет отвечайт ваша дочь!.. Ну! Откуда вы имель японски иены, доллары, на которые покупаль оружие и боеприпасы от солдат моя маршева рота? От подлый солдат, который мы уже ро сстреляли, ро сстреляли через военно-полевой суд! Отвечайт!

Селестина молчала.

Горячая папироса впилась в шею Селестины.

– Смотряй, смотряй, юда! – орал пан Борецкий.

Но Селестина, рванувшись, вдруг впилась зубами в нос чешского стрелка, ухватившего ее за волосы.

– Волчица, волчица! Сволошь! – ругался стрелок, зажав прокушенный нос платком. – Ро сстреляй надо! Ро сстреляй!

Ай-ай! Как нехорошо вела себя Селестина! Теперь ее убьют! Обязательно убьют, а как же?..

Старики и в самом деле не знали, кто такой Артем. Кто руководитель подпольного комитета большевиков. И что они могли бы знать? Разве бы им доверили такие тайны? Оружие? Никакого оружия в глаза не видели.

Но их били. Доктор Иозеф Шкворецкий приводил их в сознание, и солдаты уносили стариков в тринадцатый вагон. Во всех купе были арестованные, ни старик, ни старуха никого из арестованных не знали.

Была еще ночь…

Илии страшно вспоминать…

Их привели в тот же одиннадцатый вагон, в котором допрашивали всех арестованных в разное время – днем и ночью, особенно ночью. О Яхве! Яхве! К чему ты сотворил ночь?..

Офицеры со стрелками и ефрейтором Яном Елинским допрашивал мужчину и женщину – беременную женщину, стриженую, молоденькую; Илия никогда ее не встречал в городе.

Лицо женщины вздулось от побоев – ни глаз, ни носа; кровь, кровь, и руки связаны. Мужчины тоже сидели со связанными руками, но как же их избили!..

Незнакомый Илии офицер сказал:

– Ты видел их? Называй! Гляди на мадам! Ближе, ближе!

Старик подошел ближе: не видел!

– Хорошо смотряй, старик! Хорошо!

– Не видел! Видит бог, не видел!

– Ты всегда врешь, юда, Богу и нам. Смотряй хорошо!

– Господи, господи! Где же я мог видеть?

– Старуха, смотряй!

И старуха никогда не встречала в городе женщину…

– Это – Грушенька, – сказал белобрысый, мордастый офицер. – Ты слыхать Грушенька? Комитет большевиков?

– Где бы я мог слышать? Господи! Господи!

– Теперь гляди сюда, на мужчина! Вот на этот! Бистро, бистро!

Старик смотрел на мужчину…

Сперва не узнал – раздувшееся лицо, в кровь разбиты щеки, подбородок, но, приглядевшись, испугался: Машевский! Кто бы мог подумать, а? Но если он, старик, назовет Машевского, тогда… Что будет тогда? О Яхве! Яхве!

– И мужчина не видал? Самого Машевски? Ты врать, старик! Это сам Машевски – председатель комитета большевиков!

– Господи! Господи! – трясся Илия. – Да разве сам председатель пришел бы к нам в избушку? Кто я такой для председателя? Или наша квартирантка? Вы же знаете: сам господин ефрейтор Вацлав…