предполагают некоторые исследователи, вброс инспирировали белградские спецслужбы по приказу тов. Тито, желавшего видеть в Болгарии «цельное», без попутчиков-«звенарей», коммунистическое правительство, «инстанция» в таких случаях предпочитала рубить сплеча, при необходимости реабилитируя посмертно.

И хотя Велчев мгновенно выступил с жарким опровержением, триггер был спущен: уже 13 июня группа старших офицеров во главе с генералом Крумом Лекарским — не «красным», но около того — публично выступила с жестокой критикой в адрес министра по поводу политического флюгерства, «идейной всеядности» и наполеоновских замашек.

НО БЫЛ СОЛДАТ БУМАЖНЫЙ...

Правда, сам тов. Димитров, к которому Дамян тотчас кинулся на поклон, в отличие от московских товарищей, не волновался, ибо понимал мотивацию военного министра. Тот, профессиональный «превратаджи», то есть путчист, всегда готовый влезть в любую авантюру, уже устал от приключений, очень дорожил постом и готов был вилять хвостом не хуже Кимона, и после встречи, состоявшейся 17 июня, вождь записал в дневнике: «Велчев мне клялся в верности: "Я никогда не изменю!" Выглядел искренне. Стоит обдумать».

Однако, как ни велик был тов. Димитров в рамках «новой Болгарии», в таких вопросах его мнение не решало ничего. Зато те, чье мнение решало всё (вернее, те, кто поставлял информацию тому, чье мнение решало всё), рыли землю, доказывая, что «армейский вопрос» пора решать. И тут очень кстати подвернулся «Царь Крум».

Естественно, не древний болгарский царь, сделавший чашу из черепа василевса Никифора, а тайная военная организация. Мелкая, незначительная, зато реальная, так что и комар носа не подточит. Возникла она примерно в январе 1945-го, когда подполковник Антон Крыстев (личность не слишком крупная, но заслуженная и знаковая — из тех, кто ликвидировал Стамболийского), вернувшись с фронта, начал собирать единомышленников. Типа, не могу поступаться принципами и так жить нельзя. К ноябрю сколько-то собрал, и учредили тайную организацию.

Народ подобрался, как уклончиво пишут в нынешней Болгарии, «крайне консервативный», а прямо сказать — из самых мрачненьких: бывшие «ратники» и «бранники» из числа тех, кто самого Цанкова считал «гнилым демократом», сильно скорбевшие по фюреру. Были даже идейные «ультрарусофобы», настаивавшие, что болгары не славяне, а гунны. Но теперь, по необходимости, все они позиционировали себя как сторонники демократии (ясен пень, в англосаксонском варианте) и, кроме того, хотели, чтобы обязательно был царь.

При этом, насколько можно судить, в организационном плане они все как один бултыхались ниже нуля. Много и горячо трепались на тему «да освободи българския народ и държава от руското робство и комунистическия терор»[172], текст клятвы обсуждали два месяца, планов выстроили горы, включая покушения на «верхушку диктатуры», пароли и условные знаки продумали до мелочей, но реально всё ограничилось подметными письмами Георгиеву, Велчеву и прочим «предателям» с обвинениями в измене и угрозами про «ой, что будет», если те не уйдут в отставку.

Естественно, конспирация была на уровне плинтуса, сторонников вербовали под честное слово, секретные бумаги забывали в кафе, — и вели заговорщиков чуть ли не с первого их «заседания», а когда возникла вероятность, что какие-то энтузиасты могут уйти в леса, взяли. Улик (программы, уставы, протоколы заседаний, проекты приказов) обнаружилось море, да и сами подсудимые ничего не скрывали, так что всем выписали длинные сроки (а Крыстева — как организатора — и вовсе 5 сентября 1947-го повесили). И тем не менее...

Шум о кознях врагов, без которого никакая революция трех дней не проживет, конечно, дело святое, и процесс над настоящей, как ни крути, группой заговорщиков, завершившийся 15 августа, дал властям уникальную возможность разогнать волну — и власть этой возможности не упустила. Все имена, так или иначе прозвучавшие в ходе следствия, пошли в работу, и процесс еще не закончился, а уже шли аресты по делу еще одной «военно-оппозиционной организации».

Ну как организации... Не было там на самом деле организации — вообще никакой, даже на уровне крыстевской; скорее, это был кружок по интересам: несколько встреч, много пустой болтовни на тему «а вот если бы...» и «уж как встанем...». Но сами себя эти люди именовали «Нейтральными офицерами», a по новым меркам нейтралитет офицерства считался крамолой: офицер теперь обязан был быть или идейно близким, или в отставке и, очень желательно, в глуши.

Так что для употребления сгодилось, и шум насчет очередного «огромного антинародного заговора» получился изрядный. Хотя по итогам гора родила мышь: весь состав «тайной организации с фашистской идеологией» — 13 человек — в феврале 1947-го без особого шума осудили (на совсем не шуточные сроки) за «предательство в форме обсуждения возможности измены в случае войны». Но главное было не в этом...

Главное, что показания были пущены в дело задолго до суда, дав повод для других арестов, по делу якобы некоей Новой Военной лиги. «Якобы», потому что этот кружок, насколько можно понять, вообще даже и не оформился, а название ему придумало следствие. Документов никаких, улик никаких, разве что признание в бурчании за бокалом пива и общей неудовлетворенности жизнью.

Однако профессионалам было достаточно и этого. Безпека забросила невод и по принципу «кто шляпку украл, тот и тетку пришил» с бору по сосенке набрала аж 43 «преступника», большинство которых в октябре, даже с учетом тогдашней «законности», оправдали, но вычистили из рядов, а кое-кого, на всякий случай, поместили в «воспитательные лагеря». Однако среди ворчунов оказались (повезло!) некий полковник, давний друг Николы Петкова, и (крупно повезло!) еще один полковник, Станко Златев, адъютант Дамяна Велчева. Об этом куда положено отрапортовали немедленно.

WATERLOO

Вот тут «инстанция» зарычала на всю тайгу, и когда из Москвы поступили «точные указания», тов. Бирюзов и тов. Толбухин совместно разъяснили герою Лейпцигского процесса[173], что в его силах, а что нет. После этого началась спешная разработка законопроекта о новых принципах руководства армией, а также подготовка к грядущей чистке, и мало кто из посвященных сомневался в том, что на сей раз Велчеву меж капелек не проскользнуть.

В сущности, вопрос стоял уже не о должности, а о том, быть или не быть ему «врагом народа», с соответствующими оргвыводами, и самые понятливые друзья — в частности, щепетильный в делах чести Георгиев — активно хлопотали за «not to be». И не без успеха. «Спасают Дамяна, — записал тов. Димитров в дневнике 6 июля. — Думаю, правильно. Он может быть полезен...»

Действительно, Велчев еще мог быть полезен. И очень хотел. Сразу после беседы с вождем он подписал приказ об увольнении двухсот сорока пяти офицеров, которых раньше, как утверждали советские товарищи, покрывал, «за грубые фашистские