Она была поздним ребёнком. Мать её работала каменщицей, и детей, как сказали врачи, у неё не могло быть из-за тяжёлой работы. А когда ей было уже за сорок, то родилась вот Варька. Отцу её тогда было за пятьдесят, как Арнольду Тимофеевичу сейчас. Родители любили её так, как люди сами себя не всегда любят: лелеяли и пылинки сдували. А теперь она одна на всём белом свете осталась. Мать её перед смертью всё тревожилась и говорила:

– Вот помру, так Вареньку-то нашу не обижайте. Она же у нас такая беззащитная.

Нет, женщина из такой семьи за какого-нибудь похабника или пьяницу не пойдёт. Такая будет искать мужчину, с которым можно чувствовать себя защищённой от всех невзгод. А где она сейчас такого найдёт? Сейчас мужики сами не прочь за бабой от жизни спрятаться.

Да она даже нисколько не переживает за своё одиночество! Другим скажешь чего-нибудь про их неустроенность, они чуть не плачут от обиды, врать начинают, что всё у них чики-дрики по этой части. А какое там «чики-дрики» у вас может быть? С кем?! С алкашнёй вот этой местной? Лишь бы оправдаться.

Только библиотекарша-язва его пару раз оглоушила хамскими ответами:

– Вы не знаете, Арнольд Тимофеевич, почему некоторые так любит давать советы в той области, в которой они сами несостоятельны?

– В чём это я несостоятелен?

– Так от Вас жёны бегают, как куры от плохого хозяина, хи-хи! Вы бы сначала в своей личной жизни порядок навели, а потом уж других учили, хи-хи! – да ещё и процитировала кого-то из классиков, что ли: – «Только тот, кто сам счастлив, способен распространять счастье».

Вот зараза учёная, а! И так ехидно сказала, что Арнольд Тимофеевич даже перестал мимо её библиотеки ездить. А Варваре он сколько раз хамил подобным образом, чтобы отделаться от требований поспособствовать благоустройству детсада, а она только плечами пожимает. Сколько раз он говорил, что ей давно пора сойтись на любых условиях хоть с распоследним алкашом, а она сделает удивлённое лицо, как у ребёнка, и скажет:

– За кого же я пойду? Я никого не люблю и меня никто не любит. А пьющие люди сами себя не любят, не говоря уж о близких.

Такая вот железная детская логика, что и сказать нечего. А кто сейчас кого любит? Все сейчас любят большие деньги, разнообразные удовольствия, беззаботную жизнь и весёлое времяпрепровождение. Живой человек со своими чувствами и переживаниями никому не нужен. Все любят, когда их любят, а сами любить никого не хотят. Потому что не умеют. Сколько раз сам Арнольд Тимофеевич расставался с женщинами, когда они предъявляли ему ультиматумы, говорили, что на самом деле о нём думают. Сколько раз сами его бросали, когда он выражал им своё истинное отношение. Были такие, которые сами на шею вешались и пытались доказать, какой прекрасной стала бы его жизнь, если бы он на них женился. До того напористые бабы пошли, что и от мужиков их не отличишь! Сколько раз он при каких-то совместных посиделках скучным голосом рассказывал, как какая-то тёлка буквально проходу ему не даёт, хотя он сам ничего и не планировал, а просто так само собой всё получилось…

Поглядите-ка, вешались на него! Ну и кто ты после этого? Пассивная рохля, а не мужик! На Авторитета ни одна не рискнёт вешаться, а ты как был бабьей вешалкой, так и остался. Хвалишься друзьям, что в копилке твоих мужских побед появилось новое приобретение, а в то же самое время это «приобретение» хвастается подругам, что одержала победу над тобой. Никакой скромности у этих баб не осталось! Одно дело, когда мужик своими подвигами хвалится, но женщине-то это зачем? Всю жизнь на таких ограниченных дур, которые эту ограниченность выдают за раскрепощённость и самодостаточность, и потратил. А Варвара ждёт настоящую любовь, верит, что где-то ещё остались надёжные мужчины, и одного из них ей предстоит встретить. Ну и пусть ждёт. Может, и встретит. Когда на пенсию выйдет, хе-хе…

А у Арнольда Тимофеевича дом без хозяйки остался. Да и не было там никогда хозяйки. Строил дом, строил планы на будущее, а вот как оно вышло. Думал, что всё ещё успеет, что будет в его доме звучать детский смех, а теперь там пусто, как в ночном метро, так что и поговорить не с кем. Домина-то огромный, даже эхо по комнатам. Ходи теперь по нему, слушай отзвук своих шагов.

Раньше улица, на которой Арнольд Тимофеевич несколько лет тому назад построил дом, носила имя народовольца Желябова. А когда наверху переменилась политика, и бывшие революционеры стали не героями, а банальными убийцами и палачами своего народа, то улица Желябова превратилась в улицу Железнодорожников. Она и разрослась благодаря тому, что ещё в советское время там выдавали железнодорожникам участки под огороды. Было такое «странное» время, когда власть считала своим долгом заботиться о пролетариях. Железнодорожники постепенно обживались, расширяли владения, на участках стали появляться дома и домики. Обычные такие одноэтажные домики с двухскатной крышей средней высоты, каких по всей России стоит несметное количество. Какие-то просто бревенчатые, но большинство – обшитые: железнодорожники считались зажиточным классом общества. Дома и заборы были выкрашены или красной, почти алой краской, какой красят электровозы серии ЧС, или тёмно-зелёной, как тепловозы ВЛ и вагоны. Один мастер вагонного депо на своём доме даже жёлтую полосу провёл посередине параллельно фундаменту и нарисовал на фронтоне эмблему в виде железнодорожного колеса с крыльями, так что любой прохожий мог догадаться, что живут здесь железнодорожники, а не какие-нибудь банкиры.

Железная дорога оказалась самой живучей отраслью в государстве, и когда развалилась промышленность и пал смертью храбрых советский Аэрофлот, она ещё продолжала жить и кормить работников. Но потом реформы добрались и до неё. Это выразилось в том, что сначала закрыли депо на станции, потом расформировали ещё какие-то предприятия, и многие люди потеряли работу. Потом вообще началось непонятно что, и улица Железнодорожников стала терять неповторимый колорит. Улица занимает очень хорошее место: высоко над склонной к разливам даже посреди зимы рекой, близко ко всем важным объектам города. И земля здесь не такая глинистая, как в других местах, где с осени до мая стоит непролазная грязь, а с преобладанием песка. Поэтому облюбовала сию улицу ещё в начале 90-ых годов новая элита, пришедшая на смену бывшему гегемону, как обычно и бывает после любой революции.

Вот и Арнольд Тимофеевич решил построить здесь дом. Раньше-то он был типично квартирным человеком, а тут началось такое строительство, что мэру было как-то грешно в стороне стоять. Пригласил архитектора и сказал: «Сделай так, чтобы круче всех было!».

Архитектор растерянно посмотрел на дом с лепниной и колоннами у начальника ГАИ, на мини-копию Теремного дворца директора районного рынка, почесал в затылке и на другой день привёз эскизы чего-то такого в готическом стиле с острыми башенками, арками, балконами и прочими нагромождениями. Мэр ахнул, кое-какие излишества приказал удалить, что-то дорисовал сам и через год над улицей Железнодорожников вырос дворец – не дворец, терем – не терем, но что-то очень величественное и помпезное в стиле «знай наших, мать вашу!».

Улицу эту уже никто не называл прежним именем, хотя его никто и не отменял, но в народе окрестили её несколькими названиями, среди которых преобладали Местная Рублёвка и Наш Беверли Хиллз. А как ещё такую улицу назвать, если сосредоточились на ней богатейшие люди города?